. Элис до сих пор помнит грусть, которую вызывали эти слова.
Элис бросает взгляд на мать, но та смотрит прямо перед собой. У матери горе, напоминает себе Элис, хоть с виду и не скажешь. И утешить мать всегда было непросто.
– Думаю, ей понравилось бы, – говорит Элис, – по крайней мере, надеюсь, что так.
Она вдруг понимает, что последние несколько часов о тетке почти не вспоминала – у нее и других хлопот хватало. Поэтому сейчас она сознательно старается думать о ней.
– Грустно это все, – говорит она наконец.
– Что именно?
– Да в целом. Как все для нее повернулось.
– Такова жизнь, – бросает мать.
– Но она такой жизни не заслужила.
– Может, и так, – соглашается мать и, резко протянув руку, поворачивает ключ зажигания, – а кто заслужил-то?
Болезненная и невзрачная – вот какова Селия в свои восемь лет, не миленькая и никому не мила. Носик птичий, глаза слишком глубоко посажены, хотя их цвет – чистый, ярко-зеленый, – надо признать, примечателен. Кожа нездорового желтоватого оттенка. Мама Селии говорит, что некоторые с возрастом хорошеют, и от этого Селия теряется: в свои восемь она еще не доросла до понимания, что непривлекательна.
Красоту Кэти, сестры Селии, часто замечают, а вот про внешность Селии ничего не говорят, однако Селия отчего-то не делает из этого никаких выводов. Тем более что Кэти объективно красива: золотые локоны и голубые глаза, кожа золотисто сияет, словно у статуи богини. Селия видит, что с воображением у людей туго и говорят они не столько об интересном, сколько об очевидном.
Селия – ребенок тихий и наблюдательный, и учителей она беспокоит. Она редко смеется.
«Весьма впечатлительная», – написала в отчете ее бывшая учительница.
Селия полагает, будто это похвала.
До нее все еще не доходит, даже когда девочки на детской площадке заводят разговор о будущих мужьях и Селия говорит, что ее муж будет врачом.
– У тебя и мужа-то не будет, – заявляет одна девочка, и остальные хихикают.
Селия думает, будто они намекают на то, что она умная.
– Ничего подобного, – заверяет она, – сейчас мужчинам уже не нужны глупые жены.
Это Селия узнала от матери, которая интересуется современными тенденциями в жизни общества. На дворе шестидесятые, мир меняется.
Вот только все вокруг над ней хихикают, и Селию это раздражает, такие насмешки ей невыносимы. Девочки убегают, а она пытается догнать их. Незадолго перед девятым днем рождения Селии одиннадцатилетняя Кэти рассеивает наконец мрак недоумения.
– Ты страшная, – говорит она откровенно, – так все думают. Мама так папе сказала, я сама слышала. Только она сказала «невзрачная». Но я в словаре посмотрела, это значит «страшная». – Кэти говорит все это беззлобно, в свойственной ей невыразительной манере.
Если бы Кэти хотела ее обидеть, Селия, возможно, не приняла бы все так близко к сердцу.
У себя в комнате она подбегает к зеркалу и вглядывается в заплаканное лицо. Невзрачная. Да, теперь она это видит.
Мать Селии много чего находит утомительным, и Селию прежде всего.
– Давай не сейчас, – отмахивается она, когда Селия обращается к ней с вопросами или хочет поделиться наблюдениями.
Мать любит вышивать, но всегда одно и то же – нарциссы на белом фоне. Селия часто подходит к матери, когда та сидит в гостиной. Мать ритмично взмахивает иголкой и не отрываясь смотрит в окно, хотя оттуда ничего не видно, кроме уголка аккуратного газона.
