Содом и Гоморра - страница 11

. И восхищаясь трогательным изяществом, запечатленным в облике какого-нибудь мужчины, его прелестью, непосредственным дружелюбием, совершенно мужчинам несвойственным, с какой стати нам ужасаться, когда мы узнаем, что этого молодого человека тянет к боксерам? Это две стороны одной и той же медали. Та сторона, что нам претит, еще и трогательнее других, трогательней любого изящества, потому что в ней отразился бессознательный порыв природы: это осознаёт себя пол; и вопреки заблужденьям пола, выступает на поверхность его сокровенная попытка ринуться на поиски того, что по изначальной ошибке общества оказалось вдали от него. Одним, наверно, самым робким в детстве, совсем не нужно, чтобы наслаждение, к которому они стремятся, носило чувственный характер, лишь бы связать его с мужским лицом. Другим, наделенным, вероятно, более необузданной чувственностью, настоятельно требуется физическое наслаждение, добытое определенным способом. Эти своими признаниями наверняка перепугали бы среднего обывателя. Живут они, видимо, не полностью под знаком Сатурна: женщины для них не настолько исключены, как для первых, которые с ними только разговаривают, кокетничают, разыгрывают воображаемые романы, но помимо этого женщины для них не существуют. А вторые ищут тех женщин, что любят женщин: они могут свести их с молодым человеком и усилить наслаждение, которое с ним обретут; более того, они могут наслаждаться этими женщинами так, как будто это мужчины. Поэтому у тех, кто любит мужчин первого типа, ревность может пробудить только мысль о том, какое наслаждение любимый человек мог бы испытать с другим мужчиной, – ведь таким влюбленным чужда любовь к женщинам, это для них не источник удовольствия, а только привычка да возможность когда-нибудь вступить в брак – а страдать они могут лишь из-за той любви, которая доставляет любимому радость; а вот те, что любят второй тип, часто ревнуют к женщинам. Потому что, вступая в отношения с женщиной, которая любит женщин, мужчины второго типа играют для нее роль другой женщины, и женщина дает им примерно то же самое, что они находят у мужчины; поэтому ревнивый друг страдает, чувствуя, что для человека, которого он любит, женщина, от которой этот любимый не в силах оторваться, почти то же самое, что мужчина, и в то же время что этот любимый почти ускользает от него, потому что в глазах женщин он совсем другой, незнакомый, он – некое подобие женщины. Не будем говорить о молодых сумасбродах, которые из какого-то ребячества, желая подразнить друзей и шокировать родителей, с непонятным упорством облачаются в наряды, напоминающие женские платья, красят губы и подводят глаза; не будем принимать их во внимание, им предстоит слишком жестоко поплатиться за свои пристрастия; всю дальнейшую жизнь они проведут в напрасных попытках аскетически строгим костюмом исправить вред, который причинили себе, когда отдались во власть того же беса, что толкает молодых дам из Сен-Жерменского предместья вести скандальную жизнь, отринуть все приличия, издеваться над родными – пока они в один прекрасный день не примутся настойчиво и безуспешно карабкаться вверх по склону, с которого им было так весело, так занятно катиться вниз, а вернее, по которому они были просто не в силах не скатиться. И наконец, отложим на потом разговор о тех, кто заключил договор с Гоморрой. Мы скажем о них, когда с ними сведет знакомство г-н де Шарлюс. Оставим всевозможные разновидности, до которых еще дойдет дело позже, а теперь, чтобы завершить наш обзор, добавим лишь несколько слов о тех, с кого мы начали, об одиночках. Наделяя свой порок исключительностью, которой он на самом деле не обладал, они с того дня, как открыли его у себя, решили жить одни; до этого они носили его в себе, сами о том не догадываясь, – разве что дольше, чем все остальные. Ведь никто не знает о себе изначально, что он человек с необычными наклонностями, или поэт, или сноб, или злодей. Когда школьнику, который начитался стихов о любви или насмотрелся непристойных картинок, хотелось после этого прижаться к товарищу, он воображал, будто просто разделяет с ним общее для обоих влечение к женщине. Как ему уразуметь, что он не такой, как все, если он узнаёт в себе именно то, что чувствует, когда читает мадам де Лафайетт, Расина, Бодлера, Вальтера Скотта, и ведь он еще не очень умеет с помощью самонаблюдения распознать то, что добавляет от себя, и заметить, что, хотя чувство то же самое, но направлено оно на другой предмет, что его влечет не Диана Вернон, а Роб Рой?