Соки жизни - страница 3

– Договор, – хором сказали адвокат Азамат и мелкий юрист, которого мне так и не представили.

Потом Азамат соединил пальцы правой руки вместе и изобразил в воздухе будто подписывает что-то. И с улыбкой кивнул мне. Мол, сделай это. Я внимательно смотрел то на юристов, то на их пальцы. Они наконец успокоились и перестали жужжать. А я, лох, внимательно их рассматривал. Я видел их чёрные глаза, тёмные волосы, чёрные пиджаки, галстуки… Сидеть в такой духоте в галстуке, наверное, самоубийство. Мелкий юрист заерзал, но Азамат схватил его за руку, удержал, а второй рукой указал мне на договор, мол, давай-давай, подписывай. И ещё раз изобразил в воздухе подпись.

– Мне казалось, что вас больше, – нарушил я тишину.

– В смысле? Кого? – не понял меня Азамат.

– Вас, – показал я пальцем на него и на мелкого юриста, а потом два раза показал все пять пальцев. – Я думал, вас пятеро. Странно, не правда ли? – потом я зачем-то добавил: – Поймал себя на мысли… Но вряд ли это поможет.

– Поможет-поможет, – сказал Азамат, – мы поможем. Мы очень хорошо поможем.

Мелкий сначала улыбнулся, несколько раз кивнул головой и, громко выдохнув, как бы пропел:

– Договор. Договор.

– Я вижу, – произнёс я и опять вспомнил о своей бывшей жене, об Алисе. Почему её нет рядом со мной? Потому что ты развёлся. А, да, конечно. Помню. Помню. Забываю.

Уже прошёл месяц, как я съехал с квартиры, уехал в Москву. Алиса не выходила у меня из головы. Каждый час я вспоминал о ней. Ночью она мне снилась. Когда мы жили вместе, она никогда мне не снилась. А сейчас снится. Что это? Любовь? Привязанность? Привычка? Кошки смотрели на меня блестящими глазами. Мышка смирилась со своей судьбой. В своей следующей жизни я буду кошкой, я буду ловить мышей и, делая большие глаза, вонюче срать в лоточек. Или буду есть сухой кошачий корм, получу диабет, мочекаменную болезнь и тихо сдохну под диваном.

Я посмотрел в окно и увидел старую стену из красного кирпича. Часть кирпичей выступала вперед и на них сидели две чёрные птицы, то ли галки, то ли грачи. Не знаю. Я ничего не понимаю в птицах. И в юриспруденции я ничего не смыслю. Я лох, ёлки-палки.

Старую Москву нужно изучать по глухим дворам. Там веками не делают ремонтов. И стены домов выглядят так, как выглядели, например, в девятнадцатом веке или в начале двадцатого, во времена Гиляровского. Это была Тверская. Здесь проходила дорога на Тверь. За моей спиной в паре сотен метров когда-то стояли Тверские ворота прекрасного Белого города. Потом здесь был Страстной монастырь. Рядом дом Фамусова. Господи, подскажи, что мне делать? Научи меня, Господи! Теперь я смотрел в договор и думал: «Азамат, по-моему, не русский. Кто он? Интересно». Он сверлил меня своими карими глазами и совсем не думал о Грибоедове, о Пушкине, о женском монастыре. А зря. Я вот пытаюсь вчитаться в договор, а думаю про женский монастырь и чудотворную икону. Господи, помоги мне разобраться с этим грёбаным офисом. Он меня уже достал! Он меня мучает который год. Он меня убивает. То арендаторы уроды, то говно из канализации бежит, то соседи сходят с ума… Теперь вот грёбаный Госреестр и Жилищная инспекция. Я даже не могу подарить его. Я хотел подарить его дочке моей жены… Нам отказали в регистрации и полгода не отдают документы.

– А вы считаете, что нужно сейчас же подавать в суд? – спросил я Азамата.

– Конечно, – уверенно ответил тот.