Соки жизни - страница 5

В кабинет вернулся Азамат с мелким юристом. Азамат сказал:

– Николай Сергеевич, несите остальные деньги. Начинаем работать.

Я сбегал домой за деньгами, пришёл обратно в офис и отдал ещё сто тридцать пять тысяч.

Горячий пот стекал по Никитскому в туннель под Арбатские ворота. Я шёл домой, в квартиру, которую я снял больше чем за сто тысяч рублей. Недалеко жил и умер Гоголь. В глубине души я надеялся, что меня посетит муза, давно блуждающая в этих местах. Но меня посещали в основном проститутки. Муза за деньги не дает. Хотя… кто его знает. Сегодня за деньги можно купить всё: славу, почитание, свободу. Только для этого нужны очень большие деньги. Моих сто с лихуем тысяч на это не хватит.

Солнце жарило в окно. Опять жужжали мухи, только теперь не юристы, а самые настоящие «домашние», одомашненные, так сказать, в рамках таксона. А Лёха брызгал передо мной слюной и как по заученному лепил свою правду-матку:

– Сегодня Россия всё больше напоминает разлагающийся труп, над которым тщетно продолжаются некие стенания и камлания с бубнами и знаменами! Они пытаются реанимировать эту уж-жасную систему. Хотя многим… многим сейчас уже становится понятно, что взаимопонимания, мира, гармонии… гармонии, да-да, гармонии и единства в такой стране уже не будет никогда. Ни-ко-гда. И никакого будущего уже не будет. Такая имперская Россия не способна к реформированию.

Последнее время я стал аполитичным. Хотя я принимал непосредственное участие в протестном движении начала второго путинского десятилетия. Был и на Триумфальной площади, был и на Болотной, был и у кинотеатра «Ударник». Много где бывал, всё снимал на камеру, часть видео лежит в архиве, часть на серверах, часть выложена в Интернет. Почти на всех значимых митингах я был, видел и правду, и ложь, и кровь. А щас мне как-то, извините, по барабану, стрёмно, а может быть, и страшно. Я делал вид, что внимательно слушаю Лёху, а потом спросил:

– Чё с тобой, Алексей?

– Я хочу выжить.

– Ты не хочешь выжить, ты просто болтаешь, болтаешь, бесконечно болтаешь. А надо чё-то делать. Болтать не надо. Вот мухи, предполагаю, трудятся ежедневно, не переставая… ищут, извиняюсь за выражение, говно… Смотрят на нас, как на говно. Хотят нас укусить. Напиться нашей крови. Моей еврейско-русской, твоей татарско-русской… Мы ведь тоже с тобой, так сказать, в рамках одного таксона. Ты же помнишь легенду: татарин родился, еврей заплакал…

Лёха в негодовании отвернулся от меня. Он не любит, когда я его называю «татарином». И всякий раз уверяет меня, что он татарин всего на двадцать пять процентов. Так и этого хватит.

Он ненадолго замолчал, потом заметно напрягся, повернулся ко мне, набрал полную грудь воздуха и вполне трагично произнёс:

– Захоронить её нужно… вместе с прахом вождя, за-хо-ро-нить, – и вдруг изменился в лице и возмущённо спросил: – А при чём, извини, тут вообще эти мухи?

– Какие мухи? А-а-а, мухи. Вон жужжит одна… Вон – вторая. Я считаю их. Считаю. Понимаешь? По три пары ножек, жёлтые брюшки, красные глазки… Занятно. Предполагаю… что они хотят пивасика… спасаются от жары. Все в этой жизни рано и поздно ищут спасения. И даже я, – полным драматизма голосом, как мне показалось, закончил я.

Он замахал руками:

– Да подожди ты, Коля! О чём ты! Страну-у-у… вместе с прахом вождя требуется захоронить… Понимаешь? На могилах начинать строить новое… новое наше государство! Иначе всё. Всё. Всё!