На самом же деле ему просто стало жаль племянника. Сам ведь таким был всего семь-восемь лет назад. Да и берегли его хоть и не столь сурово, но близко к тому. Пусть не наследник престола, как Святослав, но ведь сын Константина. Случись что – такую вину, хоть всю руду пролей, государь не простит.
Прекрасно понимая весь этот нехитрый обман, старый Лисуня тем не менее дал согласие на то, чтобы оставить княжича. А чтобы у того не было ни единого довода в пользу своего непосредственного участия в битве, Святозар и сам скрепя сердце отказался от участия в битве, назидательно приведя в пример Николаю те доводы, которыми его накануне потчевал Бату.
И вот теперь они все трое стояли на вершине небольшого холма, наблюдая за тем, что творится внизу. Стояли не одни – рядом находилась сотня дружинников и тысяча ханских телохранителей вместе с самим Бату.
Основные снега еще не выпали, и белый покров, закрывавший подмерзшую землю, напоминал старое ветхое одеяло с дырами, сквозь которые чернели темные бугорки и кочки. Мороз был ощутимый, но тоже из разряда терпимых. Впрочем, его было вполне достаточно для того, чтобы лед на Яике оказался надежным мостом для копыт монгольских коней.
Орду и Шейбани во главе своих туменов форсировали реку еще два дня назад. Поначалу они выслали к Святозару послов и потребовали объяснений. Держались послы кичливо, можно сказать, нагло. Даже в разговоре с князем они так надменно цедили слова, будто каждый из них имел должность не ниже темника. Требования же их были просто абсурдны. Однако князь держался спокойно, выдать Бату со всеми его людьми он отказался наотрез, да и на все остальное так же решительно отвечал «нет».
– Я вижу, ты не хочешь мира с могущественными ханами, – напоследок заявил пожилой монгол с багровым шрамом, шедшим от низа правого уха до уголка рта. – Тогда готовься к тому, что завтра тебя бросят на землю перед конями великого Орду-хана и могучего Шейбани-хана, ибо их тумены непобедимы и не твоим светловолосым воинам дано удержать их сабли.
«Ишь, какой глазастый, – невольно восхитился Святозар. – И когда только успел углядеть цвет волос?»
Русские полки, присланные на всякий случай поближе к Яику, на самом деле было трудно назвать русскими в полном смысле этого слова. Двенадцать из двадцати прибыли в степь с западных окраин Руси. Леты, ливы, куроны, семигалы, эсты – кого только не было в тех рядах.
Одних только литвинов, ведомых Миндовгом, Житобудом и еще двумя вождями, насчитывалось три тысячи человек. Правда, чуть ли не половину из них воинами назвать можно было лишь с огромной натяжкой. Кто-то и вовсе чуть ли не впервые в жизни взял в руки копье и меч, а для кого-то такого рода учения были всего вторыми или третьими.
Разумеется, хватало и опытных бойцов, включая ветеранов, с которыми тот же Миндовг, ныне осуществлявший общее руководство всем трехтысячным корпусом, опрокинул рыцарей-крестоносцев в холодные воды Балтики.
В русских полках, пришедших преимущественно с бывшей Владимиро-Суздальской Руси, картина была примерно такая же. На каждого новичка приходилось по одному ветерану.
Разумеется, если бы великий воевода, как теперь официально звучал титул главнокомандующего, знал, что полкам предстоит сражение, то он заменил бы молодежь. Летом, когда тумены хана Бату густо усыпали междуречье между Яиком и Тоболом, Вячеслав Михайлович прислал сюда только бывалых воинов.
