…Полковник не промахнулся.
Только от его пули Сантея защитила собственная случайная защита из толстых серебряных досок книжного переплёта с замысловатым орнаментом из самоцветов.
– Потом я долго петлял по лесу, – завершил свою эпопею Александр Бредихин. – Чтобы было легче нести груз, выдрал все страницы из толстых листов почто что картона, использованного при письме в этой странной книге.
…В остальном от него ничего добиться не удалось.
Не сумел он вспомнить особых примет «полковника».
Не говоря уже о составлении фоторобота.
Да и то место в лесной чаще, где по словам уголовника, он выбросил часть добычи, отыскать так и не удалось.
Потому пришлось закрывать уголовное дело, предъявив ему обвинение лишь в незаконном проникновении в помещении и краже ценностей.
…После состоявшегося суда, на котором Александра Бредихина приговорили к трём годам лишения свободы в колонии строгого режима, генерал Константин Безбородов еще раз поинтересовался его судьбой и даже вмешался в её дальнейшее течение.
По его настоянию, отправили Сантея – Бредихина отбывать срок в учреждение ФСИН, расположенное в самой глубинке Сибири:
– Подальше от его московских приятелей и заказчика, которые не упустили бы случая избавиться от нежелательного свидетеля.
…И как в воду смотрел Константин Васильевич, спасая матёрого уголовника от такой «дружеской» расправы.
Не ошибся он в том, что ему тоже в будущем могут пригодиться новые показания Сантея.
…Медведь бодро шел на заклание.
Он уже успел за это лето изрядно набрать жирка на поспевших таежных малинниках.
О чем красноречиво говорила, хотя бы:
– Шкура исполина.
Она буквально лоснилась своей бурой шерстью, переливающейся на мощном загривке чуть ли не шоколадными оттенками.
Они особенно заметны сейчас – в лучах утреннего солнца, которое уже успело и само выглянуть из-за ближайших вершин, и миллионами блесток отразилось в каплях ранней утренней росы.
…Эта серебристая влага, щедро выпавшая в окружающей тайге после только что прошедшей, довольно прохладной ночи, обильно покрывала сейчас все вокруг: траву, листья кустарников, иголки кедров и пихтачей.
Мокрыми были, даже, выпиравшие из утоптанной земли, словно взоры любопытных подземных обитателей, круглые, обкатанные в доисторические времена, морским течением, гальки, что так и усыпали собой тропу, как видно, прекрасно годившуюся не только для передвижения пешеходов, но и всадников.
…Вот по нему-то – единственному пути в дремучих зарослях дикой природы и спешил озабоченный топтыгин, флегматично переваливаясь со стороны в сторону своей тушей, упитанной за лето на зависть любому другому таёжному зверю.
И только острые белоснежные клыки, да зубы, что грозно скалились в, раскрытой от вожделения, пасти, да мощные кривые когти на мохнатых лапах, оставлявшие отчётливые царапины даже на гладких камнях, напоминали окружающим:
– О совсем не миролюбивом нраве дикого зверя.
Правда, сейчас, медведь вовсе не походившего на себя прежнего – безоговорочного хозяина тайги.
Явно потеряв былую осторожность, хозяин тайги из русских фольклорных сказок, неумолимо спешил вперед.
При этом косолапый так торопился, что уже не принюхивался чутко к окружающим его запахам и не озирался по сторонам. Как обычно делал в поисках добычи или примет возможной для себя опасности.
Сейчас он, словно повинуясь ещё более могущественному, чем он сам, существу, просто уверенно и ходко двигался по самому верному пути к манящей цели, совсем не случайно, а для скорости передвижения, выбрав для этого тропу, протоптанную охотниками и туристами.
