– Я иду в другую сторону и не могу вас взять! Не могу рисковать ни командой яхты, ни ее пассажирами. Запасы мои не беспредельны, путь длинный. Держите курс на север, море неделю будет спокойным, и вы выйдете на остров Стюарт. Если кто-то другой вас не подберет до этого. Майкл, что вы медлите? Спускайте!
Китобои, ничего не понявшие из разговора на чужом языке, с ликованием приняли ящики с галетами, потом анкерки. Тут же откупорили один и, разбрызгивая драгоценную воду, из дырочки начали пить. Рыжий датчанин подошел к куче своих товарищей, ловко вбил ладонью пробку в отверстие, что-то сказал им, взмахнув несколько раз рукой за спину, в сторону качающейся на волнах яхты. На шлюпке стало тихо, как в пустой могиле перед тем, когда будет опущен гроб и первые комья земли застучат по его крышке…
Дункель громко скомандовал механику:
– Штефан, самый полный вперед!
Степан, которому из машинного отсека ничего не было видно, решил, что китобои уже на яхте и с криком «Есть самый полный!» включил двигатель, постепенно увеличивая обороты до предельных.
Теперь на шлюпке закричали, и крик этот, словно бритва, резанул Вальтера по сердцу. Почти сознавая, что по-другому отец вряд ли мог поступить, он тем не менее надеялся, что как-то вопрос будет улажен иными способами, а вышло – откупились от греха водой и галетами… Будто пьяный, не видя дороги, он с кормы кинулся в каюту, провожаемый не менее удивленным взглядом баронессы.
– Господин Дункель! Разве мы не берем китобоев на борт? – Неожиданно, потрясенный решением сенатора, Роберт выглянул из рубки и закричал в сторону временного хозяина яхты: – Как же так? Ведь наш долг…
– Если у тебя перед ними какой-то долг – прыгай за борт! – Отто ответил так грубо, что на рулевого, похоже, напал минутный столбняк. – Решай, пока шлюпка еще под кормой!
Боцман за это время успел бросить конец линя от второго анкерка, наклонился над леерным ограждением и молча смотрел вслед удаляющейся шлюпке и на китобоев, которые как на старой серой фотографии замерли каждый в своей позе – кто сидя, кто стоя…
«Получив» неласковый ответ от сенатора Дункеля, Роберт как-то разом обмяк, гладко выбритое лицо покрылось желтизной, плечи опустились. С виноватой улыбкой оглянувшись на баронессу, которая все так же в одиночестве стояла на корме и смотрела в сторону шлюпки, не до конца осознав, какая трагедия разыгралась у нее на глазах, Роберт тихо закрыл дверь, не замечая, что у штурвала для подстраховки уже встал Карл: если бы рулевой вздумал не выполнить приказ сенатора, он тут же вылетел бы из рубки и больше никогда не встал бы на вахту. По крайней мере, вплоть до возвращения в Мельбурн…
– Что мне делать… за кормой, а? – Рулевой, разговаривая сам с собой, вздернул плечами, по привычке не упуская из вида стрелку компаса – красным концам она показывала строго на зюйд. – Что мне там делать? Надо же, получил словесную зуботычину… Словесную, а досадно и больно… Пусть он сам и отвечает перед Богом!
– Ты прав, Роберт, – негромко поддакнул Карл, разжимая тугие кулаки и радуясь в душе, что не пришлось доводить дело до драки и тем самым настраивать команду против пассажиров. – Каждому тащить свою ношу и по своей должности. На отца не сердись, он непременно объяснит после суматохи причину такого решения.
– Да-да, господин Дункель, вы правы… Господин сенатор здесь хозяин, и ему нет необходимости объяснять свои поступки. Кому объяснять? Какому-то рулевому, без роду без племени… – Роберт говорил, но голову к Карлу не повернул, боясь показать глаза, полные обиды и ожесточения – впервые за много лет плавания на «Изабелле» с ним так скверно обошлись! Разные были туристы, и капризные и трусливые, но чтобы кричать моряку – прыгай за борт! – и в голову никому из них не приходило!
