– Где именно?
– Если бы я знал, то не мучился бы так! – Виноградов подался вперед, намереваясь подняться. Оторвался от подушки на целых два сантиметра. – Найди мне десницу. Прошу! Я отдам тебе все, что у меня есть.
– Я сделаю все, что смогу, – заверил Скворцов.
По ослабевшим мышцам Виноградова пробежала дрожь. Он без сил рухнул обратно на подушку. Рот искривился гримасой боли. Но в мутно-серых глазах поселилась надежда.
Марина от досады стукнула кулаком по столу.
– Я уже говорила! Сокровища – это миф!
Митю это вовсе не смутило.
– Неважно, веришь ты в них или нет! Главное, что верит кто-то другой, – Митя насупился и припечатал. – Тот, кто убил отца.
– Ты думаешь… – у Марины перехватило дыхание. Она по-другому посмотрела на документ. Подтянула к себе и ткнула пальцем. – Ты думаешь, все – из-за этого? Глупости!
– Тебе звонят и молчат в трубку, – наседал Митя. – Квартиру обыскивали.
– Нет. Теперь я думаю, что мне показалось.
Марина попыталась отгородиться от реальности; в детстве она так пряталась под одеялом; но струйка холодного воздуха все-таки заползала, всегда непонятно откуда. И только отец мог ее остановить; подойти, услышав ворочанье дочери, и подоткнуть одеяло.
Сейчас отца не было. Но струйка ползла. В словах Мити была правда.
– А если – нет? – продолжал он. – Если кто-то охотится за этим письмом?
Это действительно многое объясняло.
– Я завтра же отнесу его в полицию, – заявила Марина.
– Пф-ф-у! – Митя с шумом выпустил воздух. – Не сработает!
– Почему?
– Надо сделать это широко. Сообщить всему миру. Тогда смысл охоты пропадет. Кому нужен секрет, если его все знают?
Марина погрозила Мите пальцем.
– А ты соображаешь!
– Я должен заботиться о тебе. У тебя есть компьютер?
Марина оглянулась, неопределенно махнула рукой.
– Да, там, в углу. Я накрыла его салфеткой, чтобы не пылился.
Митя уже стоял у окна. Он снял салфетку и с недоумением уставился на Марину.
– Вот эта рухлядь?
– Рухлядь? Ну, знаешь! Я купила его четыре года назад.
– Четыре года? – Митя рассмеялся. – Да это же – вечность!
Вор вольготно расположился напротив Сильвера. Третий громила, у которого месье Жан стянул пистолет, вытянул ноги и, будто бы случайно, задел вора; при этом – не переставал сверлить его грозным взглядом.
– Говори, – сказал Сильвер.
Вор подался вперед.
– Мой господин! Мне бы не хотелось обременять ваших высокоинтеллектуальных спутников совершенно лишней для их волосатых ушей информацией.
Смахивало на вызов. Сильверу хватило бы пальцев на обеих руках и одной оставшейся после давнишнего покушения ноге, чтобы пересчитать людей, которые осмеливались говорить с ним в таком неподобающем тоне. Но этот вертлявый субчик определенно чем-то очаровывал. Была в нем какая-то завораживающая легкость. А может, дело в том, что в свое время, давным-давно, Сильвер очень любил выступления Арутюна Акопяна; непревзойденный артист работал на сцене с засученными рукавами и доставал из воздуха то колоду карт, то платочек; сам Акопян говорил «платочка», но Сильвер уже тогда понимал, что это – лишь еще один способ отвлечения зрительского внимания. Молодой Петр Силантьев, вдохновленный искусством Акопяна, даже пытался тренироваться и преуспеть в нечестной карточной игре; ровно до тех пор, пока его однажды крепко не побили; тогда-то он окончательно осознал: талант – талантом, но грубая сила – лучше. Особенно – когда речь идет о перемещении денежных знаков из одних карманов в другие.
