– Не часто отец даёт сыновьям чужие семейные имена…
– Наш род – потомки Дисидора, – ответил Тимбер. – Поэтому семейное имя наше Дисидуарии. Свет знает, что было на уме папаши, когда он решил назвать нас в честь древнего героя! Может, хотел крепче связать наш род с этим местом?
– А что с твоим первым именем? – спросил Гиди. – Почему Тимбер?
– Это не лучший вопрос, – серьёзно ответил нуониэль.
– Что же в нём дурного?! – удивился Агидаль.
– Можешь звать меня коротким именем Тим, – ответил ветковолосый и налёг на вёсла так, что Гиди понял: больше об этом говорить нет смысла.
Потребовалось несколько часов, чтобы достигнуть самого отдалённого поселения Линггерийской Долины – деревни Сихоти. Не более десятка домов жались друг к дружке у левого берега реки. Среди построек ещё оставались те традиционные нуониэльские трёхстенные домики. В древности нуониэли не ставили одну из стен жилища, чтобы оставаться ближе к своему любимому лесу. В те времена нуониэли славились крепчайшим здоровьем, которому нипочём холодный ветер и мороз. Но время шло, и практичность человеческих изб, полностью закрытых от непогоды, осознали и ветковолосые. И всё же, в каждом поселении до сих пор жили семьи, предпочитающие трёхстенки, пусть и не круглый год.
Лодка путников прошла под обветшалым каменным мостом и пристала к пологому берегу, где отдыхали несколько перевёрнутых рыбацких плоскодонок. Не успели они ступить на берег и подтащить лодку, чтобы её не унесло течением, как к ним подбежал человек. Этот старичок в одежде из серой мешковины и в драных лаптях, начал махать руками от радости: вернулся маленький хозяин.
– Господин Тимбер, – шепелявил он своим беззубым ртом, – Как славно, что господин Агидаль вас нашёл! Светлый день!
И он отвесил нуониэлю сразу три поклона. Затем он кинулся к поклаже и взвалил на свои худые плечи все пожитки Тимбера.
– Комната ваша убрана! Ждали ведь! – радовался старичок, ступая от реки к серым домикам.
– Ты не спеши, Сива, – окликнул его Тим, продолжавший стоять у воды. – Я вещи возьму и уйду.
– Ну уж нет, брат! – возразил Гиди. – Сегодня мы тут ночуем.
– Помнится, ты спешил к жене, – заметил Тим.
– Да часа через четыре стемнеет! – сказал посыльный. – А ещё здесь время пойдёт.
– Успеем! – отмахнулся Тим.
Тут старичок Сива подпрыгнул, хлопнул себя по бокам и подскочил к путникам.
– Забыл я, старый огузок! – выругался он, обращаясь к посыльному. – Вам, господин Агидаль, письмо из Шоли, от мастера.
Старичок взвалил подорожную суму господина на плечо и спешно, чуть ли не бегом, заторопился куда-то к домам.
– Ероха, господин из Шоли воротился! – кричал он кому-то. – Ероха, кажи цидульку!
Путники подошли к главному дому селения: большому двухэтажному срубу, брёвна которого от старости стали серыми и лощёными, словно крашеные серебром.
– Отец там? – поинтересовался у Сивы нуониэль.
– Хех! – усмехнулся тот. – Спят сейчас. Я разбужу!
– Нет! – приказал Тим и вошёл в избу.
Агидаль прошёл следом. Миновав сени, он оказался в просторной комнате с высоким потолком. В углах размещались массивные несущие брёвна, на которых держалась кровля. Эти почти рыжие от щедрой промазки колонны своими резными узорами рассказывали историю Линггерийской Долины от самого основания. Гиди уже много раз видел такие рисунки. Примитивные изображения выполняли кончиком меча в день установки, танцуя под барабанный бой. Главе дома приходилось и плясать, и взмахивать острым оружием так, чтобы вывести сносный рисунок, который потом десятилетиями будет украшать помещение. Этого Гиди в нуониэлях не понимал: дотошность в ритуалах и пренебрежение ежедневными делами.
