Сокрытые - страница 42

По спине пробежала дрожь: то ли от мыслей о потоках, то ли от сквозняка, успевшего заметно выстудить комнату. Октябрьские ночи коварны, притворяются ласковыми, но с их холодом не справится даже самое теплое одеяло. Я заперла дверь на замок и подошла к окну. В Каменном переулке не ждали поздних гостей и уже погасили все фонари вдоль дороги, но по брусчатке мерно простучали чьи-то каблуки. Я высунулась наружу и увидела под окном Альберта. Он помахал включенным экраном мобильника, дернул головой, приглашая спуститься, и исчез под крышей веранды. Тихо скрипнуло кресло-качалка.

Так или иначе, Альберт не сделал мне ничего плохого и имел полное право требовать объяснений. Я поспешила к нему, но тут же заблудилась в чужом доме, пойдя по коридору не в ту сторону. В кромешной темноте лестница обнаружилась с трудом, пришлось ощупывать ногой каждую ступеньку, прежде чем наступить на нее, а на первом этаже, натыкаясь на мебель, долго шарить по стенам в поисках выключателя. Когда наконец в противоположном углу зажглась лампа, я обрадовалась свету как никогда раньше и в хорошем расположении духа направилась в прихожую за своим пальто.

Над входной дверью снова ярко горел фонарик. Альберт лежал в кресле, вытянув ноги и прикрыв глаза. Он неторопливо курил, используя вместо пепельницы обычную стеклянную банку, стоящую рядом с ним на полу, и даже не пошевелился, когда я вышла из дома, а еле слышно произнес:

– Фабрис меня убьет, если узнает.

– Он злится, если ты куришь? – спросила я, забираясь на широкие деревянные перила.

– Ему не нравится, если я делаю это вот так, – устало ответил Альберт, стряхнул пепел в банку и посмотрел на меня столь выразительно, что я смутилась. – Фабрис называет мою манеру вульгарной.

Я уставилась на него в полном недоумении. Теперь, когда Альберт снял свои затемненные очки и сидел совсем близко, мне удалось разглядеть его получше. В молодости он был довольно красив и все еще оставался привлекательным, несмотря на излишнюю, на мой вкус, худобу. Его глаза манили, но моментально приводили в замешательство: из них на собеседника взирала давняя, глубокая тоска без малейшего проблеска надежды. Подобные глаза встречаются редко и только у людей, которые успели многое выстрадать и перестали требовать от жизни милости. В движениях рук Альберта, широких, но изящных, чувствовались королевский размах и утонченность прошлых веков. Красноватая, потрескавшаяся кожа на тыльной стороне кистей совершенно не портила впечатление, наоборот, показывала, насколько этот человек не привык к праздности. В каждом его жесте читалась уверенность и уважение к самому себе – даже сейчас, когда он просто курил на улице. Альберт не старался покончить с сигаретой как можно быстрее, лишь бы удовлетворить потребность, успокоить нервы, занять время и вернуться к делам. Он любил свою вредную привычку, курение было для него удовольствием, а не поводом корить себя за слабость.

– Прости, если обидела, – попросила я. – Не очень-то удачное у нас начало, раз нужно извиняться дважды за один вечер, но ничего дурного я о тебе не думаю. Мне жаль, что так вышло: не только сегодня, вообще.

Как легко сознаваться, если говоришь от чистого сердца! Разумеется, я отдавала себе отчет, что, защищая Альберта, Фабрис мог солгать. Но разве это поразительно или безумно, странно, глупо? Нет, вовсе нет. Возможно ли, что потеряв дочь, старик боялся лишиться еще и зятя, ведь тот, по всей видимости, оставался его единственным родственником? В семье возможно все, и чем сложней в ней отношения, тем меньше причин удивляться событиям. Я с детства помнила, какими словами поносили Туманного тетушки, судачившие на улицах, как мужчины плевали, услышав его имя. Но скольких в мире обвиняли зря, сколько ошибок ежегодно допускают следствие, эксперты, судьи? У Альберта не было судей, оправдательного приговора, как не было опровержения в газетах. Никто об этом не позаботился. Бывший обвиняемый уехал, зачем переживать за чью-то репутацию, когда можно сочинить очередную сенсационную ложь? Но люди, плясавшие вокруг горевших на бульваре фотоснимков, не добились успеха, не сломили дух мнимого врага. Альберт вернулся, он нашел меня в нужный момент. А теперь мы отдыхали в тишине забытого городом Каменного переулка, и мне претила мысль относиться к сидящему рядом человеку как к виновному лишь потому, что кто-то называл его таким, не выяснив правды. И кто такая я, чтобы судить? Наоборот, пусть я и стану той, кто усомнится в сплетнях, потребует у прошлого улики, факты, да хоть что-нибудь весомое! Пусть Альберт станет не злодеем, не преступником, а жертвой того дня и, может быть, однажды он мне все расскажет.