Я уже давно мечтал принять участие в диверсии и собственными глазами увидеть, как пойдет под откос вражеский эшелон. Не раз, когда с «железки» возвращалась диверсионная группа (это, конечно, было событием для всего нашего лесного гарнизона), я с жадностью слушал рассказы подрывников, расспрашивал подробности – как шли, вели разведку, как ставили мину… Все это мне знакомо; подрывное дело я изучал еще в воздушно-десантной бригаде, умел обращаться с толом, с взрывателями и капсюлями – детонаторами. Даже мины, хоть и не самодельные партизанские, а табельные армейские, приходилось ставить. Но все это было пустяком по сравнению с крушением на железной дороге, в котором гибнет целый воинский эшелон врага. Увы, рассказы подрывников были пока что единственным моим утешением: станковый пулемет слишком тяжел, чтобы брать его с собой к железной дороге, для такого дела требуется оружие полегче – винтовка, автомат, «дегтярь». А главное – мина.
Однажды я узнал, что группа наших партизан вместе с федоровцами готовится выступить к «железке».
– Что, если мне отпроситься с ними? – сказал я первому номеру пулеметного расчета Тимофею Лобановскому.
– А пулемет? Случись бой – с кем я стрелять буду? – возразил Лобановский. – Наша машинка – девушка с характером. Не всякий ей люб…
Лобановский, вообще-то добрый и покладистый парень, во всем, что касалось нашего станкача, был непреклонен.
– А я все-таки попрошусь! – настаивал я.
– Ну и просись, коль тебе так неймется! Только командир отряда все одно тебя не отпустит. Он-то понимает!.. Но Марков возражать не стал.
– А ведь верно, – сказал он, выслушав мою просьбу. – Надо отпустить. Вашему брату пулеметчику редко на задание ходить приходится… Все на заставу да на заставу. Ладно, пойдешь, включу тебя в группу.
Мы двинулись в поход в тот же день. Перед самым выходом из лагеря вся наша смешанная группа выстроилась перед штабной палаткой. На правом фланге с зашитым в мешковину зарядом тола стоял уже знакомый мне подрывник Сергей Кошель. Я обрадовался, что именно Сергей идет с нами, – у этого осечек не бывает. Командир группы – Григорий Васильевич Балицкий – крепкий, широкоплечий мужчина лет тридцати, в кубанке, трофейной овчинной безрукавке, какие у нас звались «мадьярками» и с легким французским карабином, висевшим на плече по-охотничьи дулом книзу, скомандовал: «Вольно!» – и скрылся в палатке. Через мгновение он вышел оттуда с невысоким человеком в ватнике, перехлестнутом крест-накрест ремнями. На боку – маузер в деревянной колодке, у пояса еще один пистолет – поменьше. Мы уже знали, что это Николай Никитич Попудренко, второй секретарь Черниговского подпольного обкома партии и первый заместитель командира областного отряда, ведавший диверсионной работой.
Попудренко поздоровался с нами, на что мы ответили дружным «Здрас-сс!», несколько минут молча походил вдоль строя, поглаживая рукой раздвоенный подбородок.
– Все знают, какое задание? – спросил он, медленно обводя нас взглядом. – Никто не передумал идти? У нас диверсия – дело добровольное…
Попудренко замолчал, ожидая ответа. Стало тихо. Где-то неподалеку, заканчивая рабочий день, простучал дятел. Грустно, призывно курлыкали журавли, отыскивая родные гнездовья. Шумел ветер в древесных вершинах. Плыли облака.
Стайка наших девчат-партизанок, что пришла провожать нас в поход, несмело жалась в стороне. И оттого что здесь были девчата, каждый из нас чувствовал себя героем…
