– Гадаешь, на Перми ты? Назад воротился.
Максим Максимович попытался подняться и опять упал на лавку.
– Ох! – вскрикнул он. Жеребец-то! Аль взад прискакал?
– Лежи уж, коль на коне не усидел. Хозяин! Лекарь кровь отворять тотчас будет, – сказала Анна Ефимовна.
– Бежи за настоятелем, Феона, – сказала Марица Михайловна, – пущай тотчас идет, поколь опамятовался Максимушка. А то без покаяния сынок помрет.
Фомушка запрыгал на одной ноге, приговаривая:
Сынок помрет,
Капель падет,
Мыша скребет,
Метель метет,
Петел поет,
Ладья плывет.
– Да уйми ты, матушка, дурака своего, – сказала с досадой Анна Ефимовна, и чего ты пугаешь Максима. Очнулся, так, бог даст, не помрет.
– Уж без тебя с сыном и молвить не сумею. Пойдем ин, Фомушка. Не хотят нас, не надобно. Спокаются посля.
Марица Михайловна сердито повернулась к двери, Феония и Агаша подхватили ее под руки. Фомушка скакал за ней и выкрикивал:
Сынок помрет,
Капель падет,
Петел поет…
Девки сенные шли сзади, толкая друг друга и пересмеиваясь.
Анна быстро вышла в сени и отворила наружную дверь. На крыльца стоял Иван Максимович, а по двору бегали холопы с коробьями от ворот к амбарам.
Анна Ефимовна всплеснула руками.
– Иван! – вскричала она, перешагнув порог. – Чего велишь разгружать струги[4]. Полегче Максиму. Даст бог, встанет, поедет, как раз на Каме их захватит.
– Встанет! Поедет! – повторил Иван – Погодь, покуда встанет. Не больно прыток хозяин-то твой!
– Лекарь говорит, здоров будет Максим, – сказала Анна.
– Ну, будет здоров, так ладно. Чего зря товар посылать? Вишь, не терпится тебе. Аль наскучил муженек? И то ему б краше монахом быть, книги честь, аль иконы писать. Ты б ему поговорила, Анна. А? Заперла мужа, и гуляй себе в волюшку! – Иван захохотал.
Анна с сердцем отвернулась от него.
– Чего мелешь, и сам не ведаешь, – сказала она. – Не хошь, видно, на Пермь-то пускать?
– Пустил же. Было б тебе его к седлу ремнями приторочить. Может, и доехал бы.
Анна топнула ногой и переступила порог назад в сени.
– Ну, чего расходилась! – крикнул ей Иван Максимович. Дай срок, Жданка приедет, с Москвы товар привезет, казны. Обменного товару на Пермь отпущу, расторгуется твой Максим. Загуляет, мотри, без тебя.
Анна приостановилась было, но только головой тряхнула.
Иван поглаживал бороду и усмехался.
– Отпустишь ты, как же! – сказала Анна Ефимовна и, не оборачиваясь, пошла в свои горницы.
Иван спустился с лестницы и зашагал к воротам.
– Эй, Галка! – крикнул он через плечо, догляди тут, чтоб коробьи все по местам поставили. Да амбары запри. На посад, я пойду.
– Иван Максимыч, батюшка, – заговорил старый приказчик, вприхромку догоняя хозяина, а грамотки то как же? Сулил ноне в поветь со мной пойти. Я тебе там все грамотки выложил, по каким платить нам надобно.
– А коли надобно, так и плати. Не первый год, чай, у казны сидишь.
– Гневаться б не стал посля, государь, – говорил Галка, не отставая от Ивана Максимовича. – Не так много казны тотчас в дому.
– Чего скулишь, старый? Казны тебе мало. Аль есть кто богаче нас?
– Не к тому я, государь. А что, может, казны той…
Но Иван Максимович так быстро зашагал, что старику не угнаться было за ним. Он покачал головой и побрел, хромая, к амбарам.
Родом Галка был литвин. Там его звали Ягайлой. Молодым парнишкой попал он в плен. Старик Строганов купил его у казны за два алтына. Другие покупщики браковали его за простреленную ногу. Максим Яковлевич узнал, что он грамотный, и сразу пустил его по письменной части. Скоро Галка попал в старшие приказчики и весь век провел у строгановских дел.
