Элайджа бросил дрова у камина, присел рядом с Авророй на полу.
– Любые эмоции важны, Аврора, – сказал Элайджа, вглядываясь в ее пустые и безжизненные глаза. – Хочешь плакать – готов подставить плечо. Хочешь кого-нибудь побить – вперед.
Аврора слабо улыбнулась, заправила волосы за уши. А Элайджа продолжал разглядывать ее. Да, шрамы страшные, но его они не пугали, а лицо все равно виделось прекрасным, как и ее душа. Он отвернулся, нахмурился. Слишком привязывается. Так нельзя.
– Никто не любит нытиков.
– Это не нытье. Ты имеешь право.
– Просто… – Аврора нашла его руку, несмело коснулась, но Элайджа переплел пальцы, ощущая ее боль и смятение, а еще наслаждение от его касаний. – Я так устала от жизни во тьме… Потеряла маму, отец выгнал, Августа убили. Все, кого я люблю, бросают меня. Люди сторонятся, боясь моих шрамов.
– Я считаю, что ты прекрасна, Аврора.
Она повернулась на его голос, от удивления даже перестала дышать.
– Так хочу увидеть тебя, – прошептала Аврора. – Но этот мрак… вечный мрак…
Элайджа провел по ее щеке, коснулся пальцем ее губ, но потом отдернул руку. Аврора резко выдохнула, тряхнула головой.
– Слышал, слепые люди видят… ничто, пустоту.
Аврора покачала головой.
– Я словно в темной пещере, в вечной темноте. И этот мрак душит… Так холодно и одиноко…
– Иди сюда, согрею.
Элайджа обхватил Аврору за плечи, а она прижалась к его груди. Он провел пальцем по нежной шее, считывая боль утраты, страх и смятение, а еще – наслаждение от объятий. Ну вот. Теперь и она слишком привязывается к нему.
«Зря привел ее сюда, – думал Элайджа. – Надо было отвести в деревню да забыть…»
И он знал, что надо бы закончить это все, пока еще не поздно. Но ощущал тепло Авроры, что уткнулась ему в грудь, и понимал, что уже поздно. Пути назад нет.
– Я приготовила праздничный ужин, кстати.
Элайджа улыбнулся – еще по запаху догадался, что его ждет запеченная в духовке картошка с мясом под толстым слоем сыра и майонеза, который так восхитил Аврору. В ее деревне не было супермаркетов и продуктов из Терравила, а потому только у Элайджи она выяснила, что есть такие потрясающие соусы.
– И сколько посуды разбила, пока готовила? – улыбнулся Элайджа. Аврора лишь поцокала.
– Ничего не разбила! – Она несмело провела рукой по его груди, прикусила губу, стараясь скрыть улыбку. – Только соль рассыпала. Слегка… Но я подмела! Идем уже.
Аврора первая вскочила и потянула за собой Элайджу. Он успел схватить ее за локоть, чтобы она не споткнулась о дрова, что он свалил у камина.
– Я, между прочим, с подарками. – Элайджа вложил в ее руку ручку от сумки, придерживая за дно, ведь она была тяжелой. Аврора несмело дотронулась до вещей. – Твоя одежда.
– Моя? – Аврора вытащила серебристое платье с рукавами-фонариками и шелковой юбкой, струящейся до пола. Она провела пальцами по белой вышивке на лифе и корсете и улыбнулась. – Мое любимое платье же! Ты был в Фриге?
– Отправил кое-кого, – отмахнулся Элайджа, вспоминая недовольное лицо Коры, едва та получила указания найти дом убитого мельника, чтобы забрать одежду Авроры. – Наденешь к празднику?
– Только если ты наденешь рубашку!
Полчаса спустя они сидели за столом, ели вкусный ужин и оба не могли поверить, что проводили день Любви в кругу друг друга. Элайджа периодически нежно касался Авроры, чтобы считать эмоции, и удивлялся все сильнее: она искренне наслаждалась вечером в его компании, хоть и начинала иногда грустить по дому. Ее серебряное платье выделяло ее талию и небольшую грудь, мерцало от света свечей, что стояли за праздничным столом, накрытым скатертью по такому случаю.
