Бабочкин мысленно стукнул себя по лбу: вот с чего нужно было начинать, с просмотра местной прессы, а не тащиться в кабак в поисках русских революционеров.
Взглянул на часы – было без четверти семь.
Мейер послушно стоял у входа, редкий снег крупными хлопьями оседал на его шлеме и плечах. Увидев «герра Феликса», как просил называть себя полковник, он поднял на бортах машины угловые стойки, натянул на них брезентовый тент. С боков все равно в салон залетал ветер и снег, но было лучше, нежели совсем без защиты. Солист сказал, что ему срочно нужно в Общегородское собрание. Леонард без вопросов надавил на газ, поехал, куда было указано.
5
Белый зал в Народном собрании оказался вовсе не белым, а розовым с синими звездочками на стенах, как в синематографе, разве что экрана не хватало, и кресла стояли не ровными, параллельными рядами, а в полукруг. Впереди стол с графином. Все дымили. Стоял жуткий галдеж. Причем на разных языках. Но выделялся, конечно, русский. «Дискутировали» человек двадцать. Среди мужчин выделялась молодая, довольно симпатичная дама. Она была в зеленом платье, с модной прической а-ля греческий ампир. Ее милые кудряшки были прихвачены на лбу светлой лентой. Дама делала записи в блокнот.
Высокий, худой, словно щепа, волосатый парень в студенческой шинели, с лицом измученного болезнью чахоточника, зажав в руке фуражку, декламировал какие-то стихи. Солист, видно, застал декламацию в завершении, до него лишь долетели слова: «…Разрушен будет царский мир, сгорит в огне плебеев кумир»…
Наверняка про царя стишата, подумал Бабочкин.
–Как же вы так о народе? – В верхнем ряду поднялся полный человек с красным лицом, словно натертым свеклой. – Что значит «плебеев»? Это вы так о народе, господа народники? Нужно уважать народ, а вы его презираете.
–Да, презираем, потому что подобострастен и ничтожен, раз безропотно пошел на империалистическую бойню, – ответил «студент». Туда ему и дорога! А вы, господин, кадет, лучше бы раньше, когда сидели в Думе о народе думали. И сейчас были бы там, коль такой умный, в России. Проводили бы среди солдат революционную агитацию, а не сидели б в теплой Швейцарии и не набивали свое толстое брюхо ливерной колбасой.
–Что?! – «Кадет» надулся так, что, казалось, сейчас лопнет.
–Успокойтесь, господа,– призвал к порядку мужчина в круглых золотых очках, аккуратной черной бородкой и усами, явно иудейской наружности. – У нас дискуссия, а не кабацкая свара. И вообще, давайте о рабочем движении, которое заявлено в нашей сегодняшней программе.
Это же сам Мартов. Юлий Цедербаум, если точнее, подумал Бабочкин. Ага, и Казимир Львович здесь, удачно я почитал газетку.
Яхновский теперь был тоже при бороде, как и его хозяин, только рыжей, с густыми бакенбардами, хотя раньше растительности на лице не имел вовсе. Вероятно, хотел спрятаться за густой «шерстью» от мира. Но Солист сразу его узнал: глаза никуда не денешь, оттопыренные уши тоже, словно их кто-то отодрал. И конечно, нос – выпирающий, подвижный и почти всегда мокрый, как у Русской псовой борзой.
–К черту рабочее движение! – не унимался студент. – Нужна немедленная революция, пока у рабочего в руках винтовка. Потом будет поздно. А вы, меньшевики-реформисты, призываете к соглашательству с режимом. Вот Старик… Где он, кстати?
–А черт его знает, – ответил мужчина в клетчатом пиджаке и таких же штанах «для гольфа», – наверное, опять в немецкое посольство побежал, просить о скорейшем разгроме России, можно подумать это что-то даст. Я тоже считаю, как господин Мартов, что легитимные методы борьбы с властью более продуктивны, нежели революционный бунт.
