– Га-а-д! га-а-ад!!!
Пётр, невысокий, ладный, смеясь смелыми глазами, объяснял солдатам:
– Я ему во дворе руки почти развязал и сказал: помогу убежать! Ты только, мол, дойди до кладбища – я устрою переполох, и убежишь!
– И поверил! – непонимающе сказал конвоир.
– Ха! При его трусости он за любую соломинку схватится. Мы с братом рассчитали: куда ему деться, если не верить? подводу ждать и конца? А так – при надежде – пришёл как миленький.
Осуждённый, который, как ни тужился, мог двигать лишь головой, издавал истошные крики без слов – рёв животного ужаса.
Штабс-капитан Тавлеев, сидящий на гнедом жеребце, наклонился к Столярову:
– Передайте солдатам, пусть пропустят крестьян ближе – они должны слышать приговор.
Когда вблизи тут и там оказались мужики, Тавлеев обратился к ним, как эсеры обращались к публике:
– Товарищи! – он выбросил вперёд руку, показывая на примотанного к дереву: – Это убийца! – штабс-капитана завело яростью, над толпой разнеслось: – Он в тюрьме Бузулука убил социалистов-революционеров Захарьева и Переслегина! И за это приговорён к расстрелу!
С полминуты царила тишина, и снова «дуриком», как выражаются в народе, стал орать осуждённый. Штабс-капитан встретил взгляд Столярова, произнёс:
– Исполняйте!
Трое солдат, с которыми Столяров поговорил заранее, по его знаку встали в ряд шагах в десяти от осуждённого: его тело от подмышек до паха покрывали тугие кольца верёвки, прихватившей его намертво к тополю.
– Готовьсь! – властным рубящим голосом унтер-офицера скомандовал Столяров.
Трое упёрли в плечо приклады трёхлинеек.
– Цельсь!
Спустя три секунды метнулось:
– Пли!
Три выстрела стукнули так, словно не уместились в одно мгновение и раздвинули его. Кольца верёвки на груди осуждённого лопнули, голова дёрнулась книзу, чуть-чуть приподнялась и застыла. Верёвка расползалась в трёх местах разрыва, там выступило тёмное, три пятна слились в одно, оно, становясь жирнее, поползло вниз.
Казалось, все, кто был на площади, ждали: тело у тополя издаст рёв.
Штабс-капитан Тавлеев с седла наклонился к ближнему из мужиков:
– Соберите товарищей и предайте труп земле.
Офицеры на конях, за ними пешие солдаты дружно, массой, покидали площадь, заполняя улицу. Селяне скапливались перед тополем: из-за того что три кольца верёвки на трупе были перебиты пулями, остальные кольца ослабляли охват, верёвка распускалась и тело мелкими рывками съезжало наземь, ноги подгибались, из-под трупа пополз ручеёк крови.
Маркел и Илья, наглядевшись, направились домой. Илья протяжно проговорил:
– Тогда было то, что мы видали, теперь это увидели… – он добавил: – Да-а… – и спросил Маркела: – Сравниваешь, небось?
– А что ли нет? – сказал тот задиристо. – Вот этот убитый – он не моих товарищей убил в тюрьме, мне до него дела нет. А если бы убил моих и я был бы должен судить, как его судили? – Маркел, посмотрев на Илью сбоку, говорил на ходу: – А не нашли бы кольцо? Ну, к примеру, он до всего этого пропил бы его? Или кольца и вовсе никогда у него не было бы? Так, значит, тронуть его нельзя – хоть солдат клянись, что видел, как он убивал?!
Илья кивнул, словно согласившись, а потом сказал:
– А если солдат обознался и убивал не этот?
– Но он всё равно меня, если б я на их месте был, ненавидел! – воскликнул в мрачном порыве Маркел. – И я думал бы не про то, что он не убивал! я думал бы, что если он убил и не расстрелян, как он надо мной смеётся!
