10. ОТКРОВЕНИЕ
Выдохнув очарование случившегося, я приступил к самоистязанию. «Господь Всеведущий, что со мной происходит?» С одной стороны, я горько сожалел о потере родного дома, ведь там остались и ждут меня отец и сестра. Как-то они сейчас? Мысль о покинутых близких жгла сердце и плавила сознание. Я ощутил собственное недостоинство. До сих пор оно надёжно таилось в моём подсознании, прячась за мальчишеской заносчивостью и неразумием, и вдруг вырвалось наружу. Неужели для этого надо было «сменить» эпоху? Передо мной возвышалось старинное напольное зеркало. Я увидел в нём не самовлюблённого чела, но поверженного в смущение событиями последнего дня великовозрастного подранка!
Говорят: большое видится на расстоянии. Верно, на расстоянии почти вековой давности я ощутил огромную любовь к отцу, несмотря на его «вечное» недовольство результатами моих житейских опытов. В думах о сестре я отыскал в себе массу платонической привязанности к этой парадоксальной и чувствительной личности, считавшейся в семье старшей по отношению ко мне, хотя, на самом деле была младше на два года. Ах, Тони, давно мы не сидели и не таращили глаза, переглядывая друг друга! Моя милая сестрёнка Тони, твой брат оказался полным идиотом! Ты даже представить не можешь, куда его угораздило провалиться!
То, что произошло со мной, невозможно представить здравым рассудком – в историческом подземелье вместе с ожившими мертвецами исполнять игры живой плоти!..
Я громоздил в уме всё новые и новые «комплименты» моему незавидному положению и одновременно любовался… проснувшимся во мне красноречием. Действительно, там, наверху в славном испанском будущем я безуспешно пытался реализовать хоть что-то из очевидных талантов, которыми наделили меня Бог и природа. Я неплохо владею пером и мог бы писать вполне приличные тексты. Но о чём писать? О воинствующем дарвинизме просвещённой Европы? Да пошла она в жопу со своими развращёнными респектами! Надо быть или Сервантесом, чтобы суметь из навозной жижи выписать романтическое приключение, или использовать эту жижу вместо чернил, чтобы текст приобрёл соответствующий запашок. Увы! Делать первое я не умею, второе – не хочу.
Я мог стать неплохим референтом или бизнесвокером, но устроиться в приличную компанию на мало-мальски приличную должность – трудней, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. Видите, я знаю Библию и могу цитировать Бога!
* * *
Долго лить слёзы в двадцать лет невозможно. Будет неправдой сказать, что прежде я был востребован и счастлив. Я рано остался без матери. Отцовское воспитание походило скорее на десятилетний курс самостоятельности без права на ошибку. С любимой девушкой отношения, несмотря на взаимную любовь, не сложились. Она не могла принять моё хроническое безденежье, а я – её высокомерную заносчивость по пустякам и внутренний настрой на всеядный разорительный шоппинг. «Тут, пожалуй, такого нет», – подумал я, возвращаясь к воспоминаниям дня. – Странно, отсутствие техники на улицах, за исключением двух – трёх забавных автомобилей с ревущими, как львиный прайд, двигателями и выхлопными трубами, извергающими громады чёрного дыма, меня нисколько не напрягало. Наоборот, с трогательным удовольствием я наблюдал городские экипажи и огромные, несоразмерные моему представлению о них, велосипеды.
Пока мы с Катрин шли от набережной к дому, меня так и подмывало остановить какую-нибудь пролётку, развалиться на кожаном сидении и, оглядывая свысока осанистое дефиле гуляющих горожан, раскурить, например, сигару!
