Солнце не пахнет - страница 11

Когда меня обеспечивали одним трудоёмким занятием на весь день, я обычно считал справедливым попросить взамен что-то кроме молока и куска картофельной тортильи. Так я обзаводился необходимыми материалами, чтобы возвести настоящий шалаш, который теперь выдерживал и дождь, и сильный ветер. У меня появилась подушка, мягче и удобнее того куска дивана, на котором я спал до этого. Также в укромном уголке возле неё стояла коробочка, куда я складывал малую часть полученных монеток. Угощения, которые я частенько пихал в карманы про запас, хранились в том же углу. Я бережно клал еду в пакет, который, в свою очередь, по совету торговок, заворачивал в фольгу. В случаи особенного холода по ночам мне теперь было во что одеться, а в качестве защиты от палящего солнца я носил белую панамку с широкими полями.

Моим вознаграждением временами становились книги. Однажды заметив, с каким интересом я вглядываюсь в любого рода надписи, женщины стали предлагать мне журналы, газеты и даже целые тома. Я полюбил читать ещё сильнее, чем прежде. Проглатывал газеты за перекусом вместе с пищей и тут же возвращал их владельцам. Очень часто мне приходилось спрашивать у взрослых, что значит то или иное слово, но даже после долгих объяснений я благополучно всё забывал и постоянно путался в терминах. Особенно увлекали меня журналы с пёстрыми картинками и научными фактами. Такие я забирал в свой шалаш и изучал особенно тщательно и долго. Книги у меня тоже задерживались. «Маленького принца», например, я выпросил в личное пользование, чтобы перечитать его ещё не один раз, хоть и был знаком со сказкой со времён приюта.

Несмотря на то, что никто из подкармливающих меня торговцев и торговок не хотел приютить меня, многие всё же относились с заботой. Самой доброй и отзывчивой я считал ту самую Марию Гомес, которую все вокруг называли Щепкой. Однажды я, таская для неё коробки с лимонами, так и спросил:

– Почему Вас Щепкой зовут?

Она по-доброму рассмеялась мне в ответ.

– Муж мой торговал, было дело.

– Чем, щепками? – я снова вызвал у неё смех.

– Да нет же, мастерил из дерева всякое, столярничал, пока мог. Сейчас-то времена не те, деньги и не вижу вовсе.

– А где он сейчас?

– Ясно где, в руках у Господа.

Я тогда понимающе ей кивнул и больше ни о чём не расспрашивал. Моя семья тоже была «в руках у Господа». Никак иначе я об этом не думал.

Частенько мне приходилось работать и у низкорослого бородача, продающего обувку. Имя ему было Годо́й, однако звали его все просто Жуком. Как и большинству женщин на рынке, он мне совсем не нравился. Вечно норовил завалить изнуряющей работой, а взамен практически ничего не давал. Даже будто бы удивлялся, когда видел мой взгляд, требующий вознаграждения. Спорить с испанскими торговцами – дело гиблое, и я часто проигрывал в схватке с ним, хоть хитрые торговки и подбивали меня быть настойчивее и наглее. Жука я старался избегать.

А вот от Лысого, которого, кстати, называл так весь рынок, я бегать перестал. Иногда проходил мимо его прилавка, осторожно оглядываясь, а он либо вовсе не узнавал, либо взмахивал руками и кидал мне вслед несколько бранных слов. Я же мечтал что-нибудь у него украсть, чтобы попросту подразнить, показать, каким смелым я стал, и что он мне больше не страшен. Это станет моим последним подвигом здесь, прежде чем я выберусь и буду жить в городе.

Урсулу я не видел с нашей первой встречи, чего не скажешь о злосчастной шайке Ману. Сам Ману, Рике, тот с хитрыми глазами, и ещё несколько ребят, имена которых я не знал, попадались мне в самые неожиданные моменты. Парами, поодиночке, всей толпой. Почти всегда я заранее знал о их приближении благодаря нюху, но иногда их чумазые лица, сморщенные в диких гримасах, заставали меня врасплох. К счастью, бегал я уже намного лучше, хоть это и не всегда меня спасало. В худшие дни меня догоняли и давали пинков, кидались камнями и палками, дразнили, казалось, всеми злыми словами, которые только могли вспомнить. Дать отпор этим дикарям я по-прежнему был не в силах, зато стал куда шустрее и уворачивался уже мастерски. Мне сильно везло, что мальчишки до сих пор не додумались разыскать меня в переулке, где скрывался мой шалаш.