Выбежав из больницы, Леван сразу же заметил движение, которое ускользнуло от других. В конце узкой, вымощенной булыжником улочки, в тени старых каменных домов, он увидел его. Высокий, худой силуэт, одетый во все черное, как описала его Альма. Он направлялся к окраине села, его походка была быстрой и уверенной, словно он знал, куда идет.
Леван почувствовал, как кровь застывает в его жилах. Это был он. Убийца.
Не тратя ни секунды, Леван выхватил пистолет из кобуры и побежал в погоню. Его ноги сами понесли его вперед, подчиняясь лишь животному инстинкту – догнать, остановить, схватить. Он должен был остановить его, прежде чем он причинит еще больше вреда.
Шатили погружалось в ночную тьму. Лишь тусклый свет луны освещал узкие улочки и старые каменные башни. Леван несся по пустынным улицам, его сердце колотилось как бешеное, отбивая ритм страха и решимости.
Преодолев последние дома, Леван выбежал на горную тропу, ведущую за пределы села. Он увидел, как черный силуэт исчезает в темноте. Он был уверен, что преступник направляется к заброшенной часовне Святого Георгия, той самой, о которой говорила Альма.
Поднимаясь все выше и выше по каменистой тропе, Леван чувствовал, как силы покидают его. Дыхание сбилось, ноги горели от напряжения. Но он не мог остановиться. Он должен был догнать его. Он должен был помешать ему завершить начатое. Он должен был спасти Альму.
Вскоре, преодолев изгиб тропы, он увидел свет. Свет из окон старинной часовни, сиявший в ночной тьме, словно маяк надежды и предзнаменование беды. Он понял, что он рядом.
Леван осторожно приблизился к часовне, прижимаясь к холодной каменной стене. Он достал пистолет, проверяя, чтобы он был на взводе, и приготовился к столкновению. Он должен был быть осторожным, ведь он не знал, что его ждет внутри. Он знал лишь одно: он должен был войти.
Леван сделал глубокий вдох, чтобы успокоить дрожащие руки, и толкнул дверь. Она заскрипела, пронзив тишину ночи.
Дверь заскрипела, пронзив звенящую тишину, и Леван ворвался внутрь часовни Святого Георгия. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая дикий ритм страха и решимости. Внутри было темно и сыро, лишь несколько оплывших свечей отбрасывали дрожащие тени на стены, украшенные выцветшими фресками. Запах ладана, смешанный с запахом сырой земли и древней пыли, давил на легкие.
Леван огляделся, напрягая зрение.В руке он крепко сжимал пистолет, готовый к любому повороту событий. В центре часовни, перед старым каменным алтарем, он увидел его.
Высокий, худощавый мужчина, одетый во все черное, стоял спиной к Левану, склонившись над чем-то. Его фигура казалась неестественно неподвижной, словно застывшая в вечности. Он что-то шептал, его голос был тихим и неразборчивым, словно древняя молитва или проклятие.
“Стой! Полиция! Не двигаться!” – крикнул Леван, и его голос эхом разнесся по сводам часовни. Он чувствовал, как адреналин вскипает в крови, придавая сил и решимости.
Медленно, словно повинуясь невидимой силе, мужчина начал поворачиваться. Леван увидел его лицо. Старое, изможденное, изрезанное глубокими морщинами, словно карта прожитой жизни. Но больше всего Левана поразили его глаза – холодные, бесцветные, лишенные всякой человечности. В них горел лишь фанатичный огонь, пожирающий его изнутри.
“Ты не понимаешь…” – прошептал старик, его голос был тихим, но в нем чувствовалась непоколебимая уверенность. “Я делаю то, что должен. Это необходимо для защиты Шатили…”
