– Наверняка этот бездельник что-то перепутал, – сказала маменька. – На самом деле мой дорогой Алекс решил сделать мне сюрприз. Он у меня неисправим – не может без сюрпризов. Обожаю лилии! Лилии – королевские цветы. (Подумаешь, Мария-Антуанетта).
Их едкий отвратительный запах быстро распространился по дому, так что у Кимберли разболелась голова, а лорд и вправду сделал отменный сюрприз, не придя ночевать. Он не появился и на следующий день, и маменька была безутешна. Прислуга успела обежать все окрестные лечебницы и морги, прежде чем обнаружилась пропажа шкатулки с драгоценностями, но Кимберли ещё не знала самого страшного – что их банковские счета пусты. Одурманенная молодостью и красотой лорда, миссис Дженкинсон была не в силах в чём-либо ему отказать и предоставила в его распоряжение все их средства, включая деньги, предназначенные Кимберли. Как она могла? Интересы Кимберли некому было защитить. Отец, составляя на смертном одре завещание, не назначил опекунов над дочерним имуществом, полагая, что лучше матери о ней не позаботится никто. В упоении собственным превосходством мужья часто воображают, будто знают своих благоверных как облупленных, а дети расплачиваются за их верблюжье самомнение порой слишком дорогой ценой.
Впоследствии выяснилось, что лорд Честертон, он же барон Олбени, маркиз де Вуаль и сын американского промышленника Зильбермана – брачный аферист, и ему были бы от всей души рады в Скотленд-ярде. Миссис Дженкинсон не первая почтенная вдова, пущенная по миру силами его чар, но в Англии, судя по всему, последняя. Соседский кучер видел, как этот алчный стервятник садился на пароход, отплывающий в Америку. Может, он просто решил похвастать своей осведомлённостью?
Кимберли не помнила отца и слышала о нём только то, что он был грубым животным, безбожно изменял супруге и за всё время не сделал ей ни одного подарка. Когда же родилась дочь, он отправился к известному ювелиру и заказал шикарную диадему, которая должна была украшать головку Кимберли на её первом балу. И вот теперь эта вещь окажется в каком-нибудь ломбарде Нью-Йорка или попадёт к скупщикам краденого…
В назначенный срок они вынуждены были покинуть родной дом – дом, где прошло детство Кимберли, где она сделала первые шаги, произнесла первое слово – назвала дурой горничную, чем чрезвычайно растрогала маменьку. Здесь миссис Дженкинсон стала горькой вдовой, после чего всецело посвятила себя воспитанию дочери и, судя по результатам, достигла больших успехов. Кимберли здесь дорог был каждый закуток, каждый переход, каждая мелочь, но этот дом уже принадлежал чужим людям, а они с матерью переехали в меблированные комнаты. Миссис Дженкинсон продавала столовое серебро, фарфор, мебель, и им удавалось пока держаться в своём приходе и даже создавать видимость благополучия, хотя добропорядочные обеспеченные семьи уже начали потихоньку вычёркивать их из списка друзей. Приглашения на званые обеды новоиспечённая леди Честертон больше не получала, и, даже встречаясь с ней в церкви, бывшие приятельницы вели себя холодно и надменно.
Кимберли заканчивала последний класс, благо, что обучение мать оплатила на год вперёд. Ей приходилось нелегко. Девочки радовались её беде, да и в подчёркнутом сочувствии наставниц она улавливала злое торжество, и тем не менее остаться после выпуска учительницей в гимназии Сент-Элизабет для неё было выходом.
