Читать онлайн Стася Холод - Юноша с ландышем (сборник)

Лето выдалось удивительно теплым и дождливым. Немудрено, что старый запущенный парк разросся, утонув в буйной зелени, и стал похож на джунгли: раздолье обитателям Бентинк-хауза – «Приюта для мальчиков благородного происхождения, лишенных средств и поддержки родных», – как гласила табличка над входом. Однажды, солнечным июльским утром, вышеназванные мальчики с визгом и воплями атаковали увитую диким виноградом беседку-ротонду, оспаривая друг у друга право усесться на кругообразную, в меру облупленную скамью, которая так и просила, чтобы на ней вырезали перочинным ножом «Уилкинс дурак» или что-то в этом роде. Местечко замечательное, но тесноватое для двадцати ребят. Потасовка была в полном разгаре, когда у парадного подъезда остановилась одноколка викария Лейтона, приступившего к выполнению своих обязанностей совсем недавно, но уже успевшего очаровать жителей Эрмингтона неизбывной добротой и душевностью. Мистер Лейтон охотно вникал в нужды прихожан и всегда готов был поддержать ближнего и делом, и разумным советом, причем не навязчиво, без оскорбительной снисходительности, а просто и сердечно. Даже тетушка Хоккинс отзывалась о нем благосклонно, а это дорогого стоит. Новому викарию удалось наладить дружеские отношения с директором приюта Бентинк-хауз мистером Рудфилдом, джентльменом исключительно порядочным, но замкнутым и чрезвычайно взыскательным как к окружающим, так и к самому себе. Отчасти тому способствовала близость по возрасту – им было немного за тридцать – и страстная увлеченность шахматами. Слуга проводил мистера Лейтона в уютную библиотеку. Все здесь: и стены, обшитые мореным дубом, и гравюры к произведениям Шекспира, и тяжелые портьеры, и гобелен, сотканный еще в прошлом столетии, – настраивало на особый, познавательно-философический лад. Стеллажи от пола до потолка были заставлены книгами, представляющими собой неиссякаемый источник живительного нектара для сердца и разума, в чем директор тщетно пытался убедить и многочисленных своих воспитанников, и единственного сына Фрэнсиса. С висящего над лепной каминной полкой портрета на гостя смотрел юноша, почти ребенок. Его нежное лицо, обрамленное пепельно-русыми волосами, таинственно проступало из сумрака, черный бархат одежд оттенял белизну кожи, тронутой едва заметным румянцем, из-под густых, крылообразных ресниц струился теплый, застенчивый взгляд, а на пухлых губах трепетала легкая, как тополиный пух, горьковатая улыбка. Юноша держал хрупкий цветок ландыша, который, казалось, источал изысканно-тонкий, ядовитый аромат.

– Неизвестный художник школы Ван Дейка, середина XVII века, – опережая вопрос, пояснил только что вошедший в библиотеку мистер Рудфилд.

– Это, очевидно, ваш фамильный портрет?

– Нет, согласно преданию, на нем изображен сын сэра Джорджа Бентинка, основавшего в 1654 году наш приют.

– Надо же, а как будто с Фрэнсиса написан, – задумчиво произнес викарий.

Визит мистера Лейтона сегодня носил скорее официальный, нежели дружеский характер, поскольку ему необходимо было обсудить с директором весьма деликатный вопрос, а именно – предложить его заведению поддержку со стороны Эрмингтонского прихода. Будучи наслышан о щепетильности мистера Рудфилда, частенько граничащей с занудливостью, он не вполне верил в успех своей миссии, и предчувствия его не обманули. Директор не то чтобы принял идею в штыки, но явно был уязвлен, хотя и попытался это скрыть. Он заверил викария, что порученные его заботам воспитанники ни в чем не нуждаются, так как попечительский совет исправно снабжает приют всем необходимым. Мистер Рудфилд терпеть не мог просить. Даже в пору студенчества, нередко выбирая между завтраком и вязанкой хвороста, он скрывал от состоятельных родственников свое бедственное положение и никому не позволял себя жалеть. Большого труда стоило викарию доказать, что речь идет о христианской помощи, а не о милостыне или подачке:

– Бентинк-хауз – единственное благотворительное заведение в нашем приходе. Неужели мы не можем сообща поддержать осиротевших детей? В любом случае добровольная лепта никого не введет в расход, ибо, как сказано в Библии, «да не оскудеет рука дающего». Не лишайте же жителей Эрмингтона радости делать добро!

Директор нервно теребил запонку на манжете. С тех пор как почил в Боге один из главных жертвователей, сводить концы с концами действительно стало нелегко. Вещи, приобретенные в лучшие времена, постепенно выходили из строя. Обувь горела на мальчишках огнем, и сколько их ни брани за стоптанные башмаки, по-стариковски чинно прохаживаться по аллеям они все равно не могут. К началу учебного года неплохо было бы обновить и наглядные пособия: до карты Древнего Египта уже дотрагиваться страшно, – того гляди, рассыплется в труху. К тому же с самой зимы на приюте висел долг аптекарю за средства от скарлатины. В конце концов мистер Рудфилд согласился, успокоив себя мыслью, что сделал это только ради детей.

– Ну вот и славно! – обрадовался викарий. – Вечером состоится собрание прихода. Будет неплохо, если вы выступите на нем с небольшой речью, скажете несколько слов о своем заведении и его насущных нуждах.

Фрэнсис Рудфилд

Друзья потолковали еще о прениях в палате общин и новостях спортивной жизни, и викарий вынужден был откланяться: его ожидало много неотложных дел. Директор пошел проводить мистера Лейтона до одноколки. Мальчишки тем временем мастерили из стручков акации свистульки и рьяно дули в них, причем каждый старался перещеголять другого в этом мудреном искусстве. Когда джентльмены появились на крыльце, беседка-ротонда исходила разноголосыми трелями, а юные дарования болтали от избытка чувств ногами и беззлобно пихались.

– Так мы договорились с вами, вы будете сегодня? – спросил напоследок мистер Лейтон.

– Непременно, – тяжело как невольник вздохнул директор.

Они обменивались рукопожатиями, когда озорник Кевин Адамс, задорно подмигнув шкодливым, синим, словно бирюза, глазом, сообщил приятелям с интригой в голосе:

– Господа, у меня есть отменная идея! Я слышал, как сын эсквайра Уильям Джанипер хвастается, будто у них марципан в шоколаде не переводится: уже надоел всем до коликов, а его покупают и покупают. И что бы вы думали, я решил предпринять?

– Надавать ему по шее! – воинственно крикнул Найк Грейп, треснул соседа кулаком промеж лопаток и тут же получил сдачи.

– А вот и нет! Бери выше – посетить ночью их кладовку. Никто не желает составить мне компанию?

Свист разом затих. Предложение Кевина обескуражило ребят. Лакомка Стив Мосс проглотил слюну – марципана ему, чего греха таить, ужасно хотелось, но мысль о возможных последствиях портила весь аппетит, и даже Найк Грейп, гордившийся репутацией «отчаянного», стушевался и стал пристально рассматривать открывающийся из беседки вид.

– Ну же, господа, решайтесь! Кто со мной – тот герой!

Слово «герой» задело Фрэнсиса Рудфилда за живое. Он давно мечтал прославиться, но ребята старались не вовлекать его в рисковые проделки, более того, от внимания Фрэнсиса не ускользало, что стоит ему войти в классную комнату или спальную, и мальчишки переходят на шепот, а порой вовсе умолкают. Да тут еще, как нарочно, мистер Притчетт, желчный, сухонький словно богомол старичок с клокастыми бакенбардами и седыми кисточками бровей, проникся к нему расположением, хотя миндальничать с учениками было отнюдь не в его правилах.

– Не выучил – два-а-а! – смаковал он нараспев ехидным голосом и даже языком от удовольствия прищелкивал, делая злосчастную запись в журнал успеваемости.

Когда же директорский отпрыск нес у доски чепуху, учитель огорчался так, что Фрэнсису становилось жаль беднягу. В результате мелкие проказы, приносившие другим ребятам уж если не почет, то по крайней мере уважение со стороны товарищей, для него заканчивались намозолившим слух «Ему-то все можно!» Фрэнсис сам не заметил как, бесшабашно тряхнув копной густых, мягких волос, подался вперед и решительно заявил:

– Я!

– Ты?

Ребята переглянулись. Найк удивленно приподнял тонкую насмешливую бровь. Кевин недоуменно почесал затылок и испытующе посмотрел Фрэнсису в лицо, заподозрив подвох. На такой поворот событий он совсем не рассчитывал и куда охотней взял бы с собой Найка Грейпа, Джошуа или уж, на худой конец, увальня Стива. Но откажи ему – и, кто знает, еще обидится, расскажет все отцу и загубит чудесную затею. Как ни говори, а он один вызвался – остальные струсили.

– Ну что же, пойдем, – вяло согласился Кевин, – только чур не хныкать!

Вечером, во время умывания, Найк Грейп и Фрэнсис Рудфилд не поделили полотенце и с треском рвали его друг у друга. Найк внезапно сильно дернул измятый конец и, притянув к себе Фрэнсиса, шепнул ему на ухо:

– Ты не передумал идти в дом эсквайра?

– Нет.

– Учти: ты не Адамс – тебе спуску не будет.

Фрэнсис натужно рассмеялся и безразлично махнул рукой, – дескать, мне все равно. Под одеяло он, как и Кевин, забрался не раздеваясь. С едва уловимой кроткой улыбкой он следил за мистером Притчеттом, прохаживающимся между рядами кроватей, и, в нужный момент сладко зевнув, опустил ресницы. Когда шаги учителя растворились в бесконечности чернильно-темных коридоров, Фрэнсис и Кевин бесшумно выскользнули из спальной.

– Как вы думаете, они поделятся с товарищами марципаном? – без особой надежды спросил лакомка Стив.

– Держи карман шире, – усмехнулся Джошуа, открыв таким образом заседание диспут-клуба, посвященное отважной вылазке Адамса и Рудфилда в кладовку эсквайра Джанипера.

Кевин и Фрэнсис тем временем брели по вязкой, размолоченной колесами фермерских телег дороге вдоль пшеничного поля. Луна светила, словно гигантский фонарь. Кевин, по своему обыкновению, верхоглядствовал и, наступив-таки в лужу, буркнул с раздражением:

– Черт, у меня ботинок протек!

– У меня вроде нет, – отозвался Фрэнсис, просто так, чтобы поддержать беседу.

– Еще бы, – ухмыльнулся Кевин.

Дорога долго петляла по пролескам, наконец мальчишки увидели впереди очертания заброшенной голубятни, которую с недавних пор облюбовали вороны, что само по себе скверно. За ней зловеще шелестела листвой буковая роща.

– Что-то меня знобит, – поежился Кевин.

Фрэнсиса не знобило, но он промолчал. Оба мальчика думали об одном и том же, вступая непрошеными гостями в безмолвное царство раскидистых вековых деревьев.

– А если явится он? – губы плохо слушались Кевина, но Фрэнсис понимал, что речь идет о Юноше с ландышем, чья легкая будто дуновение весеннего ветра тень порой встречалась припозднившимся жителям Эрмингтона.

Говорят, когда Филиппа убили на дуэли, сэр Джордж Бентинк в одночасье стал седым как лунь. Он жил затворником, почти не покидал дом, ревел по ночам словно раненый зверь, пугая прислугу. Ходили слухи, что несчастный лишился рассудка. Однажды ночью сэр Джордж, в глубоком отчаянии, отправился бродить по буковой роще. Никто не знает, что стало тому причиной, но вернулся он оттуда преображенным, будто очнувшимся от кошмарного сна. Вскоре сэр Джордж Бентинк основал приют для осиротевших мальчиков благородного происхождения, заботам о которых посвятил всю свою дальнейшую жизнь. Сейчас о трагедии, разыгравшейся более двух столетий тому назад, напоминала лишь замшелая могильная плита на приходском кладбище да портрет Филиппа Бентинка, написанный за год до смерти. Он висел в приютской библиотеке и обладал какой-то необъяснимой, притягательной силой. Мучительно вглядываясь в тонкие черты мальчишки, Фрэнсис испытывал странное, щемящее чувство, будто от него ускользает что-то недосказанное. На поляну, где свершилась роковая дуэль, вела заросшая, почти незаметная тропинка. Кевин несвязно бормотал слова молитвы и собирался уже реветь, но Фрэнсис неожиданно спросил: