Что касается Ната, то занятия гимнастикой, холодные обтирания и подвижные игры укрепили его физически, а многочисленные увлечения встретили гораздо большее понимание и поддержку, нежели дома. Натура, жадная до тайн и загадок, Нат интересовался всем и вся, и директор школы предоставил в его распоряжение свою личную библиотеку. Мистер Рэндольф помогал ему в поисках нужных книг и даже выхлопотал для него разрешение заниматься в архиве краеведческого музея, что было особенно ценно, ведь Нат с первого взгляда влюбился в Хэйвуд-корт, в окрестные луга и рощи, в крохотные деревушки – Эпплби, Клавер-Мид и Чадуэлл, – притулившиеся на правом берегу ленивой медлительной реки, в каменный мост о пяти пролётах, под которым в старину жил отшельник, в Уилбертон – маленький провинциальный городок, молчаливо созерцающий идиллию английской глубинки с левого берега. Его ни разу не почтила своим присутствием королева Елизавета, он никогда не был логовом якобитов, Карл II не прятался в тени его дубов от преследователей, и, хотя Уилбертон находился на обочине громких исторических событий, трагикомедия человеческого бытия разыгрывалась здесь с не меньшим надрывом.
Сейчас городок жил размеренной жизнью, и перипетии былых веков воплотились в балладах и легендах, которые сразу же овладели богатым воображением Ната, да и сам Хэйвуд-корт был для него родным местом, – куда более родным, нежели новенький, с иголочки, особняк на Эксетер-сквеаре, приобретённый лордом Грэттоном за месяц до свадьбы.
А Хэйвуд-корт помнил отца нерадивым задиристым школьником, и дедушка когда-то постигал здесь азы греческого, а на стене карцера, обитой деревянными панелями, Нат обнаружил автограф своего прадеда, искусно вырезанный перочинным ножом, и порой ему казалось, что он уже видел и эту сторожевую башенку ворот, и уютный мощёный двор, и тонкий шпиль готической часовни, и веерный свод парадного зала в каком-то далёком и очень приятном сне.
Существует мнение, что тихих мальчиков в школах дразнят и презирают. Быть может, оно отчасти и верно, когда речь идёт о скучных трусоватых нытиках либо о хитрых подлизах, не гнушающихся ябедничества, а начитанный парень, да если он ещё и хороший рассказчик, будет всегда уважаем товарищами.
Когда окно умывает ноябрьский дождь, парк вымок так, что того гляди уплывёт, ни о какой прогулке не может быть и речи, а дортуар погружён в таинственный полумрак, каждый знает, как здорово собраться в тесное полукружье у горящего камина, хрустеть сухариками, подсушенными над огнём, и слушать увлекательную историю. Такие вечера запоминаются на всю жизнь. Пролетают годы, и мы постепенно осознаём, что это и было счастье. Даже если закадычных друзей разбросало по свету, Старому и Новому, пламя школьного очага всё ещё согревает нас, и мысленно мы собираемся подле него, как встарь, образовав тесное полукружье. Умные увлечения и благие начинания непременно встретят поддержку, и тот, кто готов щедро и от души делиться интересными сведеньями о самых разных предметах, никогда не будет одинок в мужской школе.
Застенчивый любознательный чудак, Нат занял в Хэйвуд-корте достойное место, и даже прозвища вроде «Декан», «Ходячий словарь» и «Квадратная башка» звучали в отношении него не насмешливо, а по-дружески, с той теплотой, на какую только способно суровое мальчишеское братство, и если кто и отвешивал в его адрес колкие замечания, так исключительно собственный кузен.
