Я не сводила взгляда с несчастной женщины, пока она говорила, а там и вовсе не удержалась. Приблизилась к ней сзади и, обняв, уместила подбородок на плече.
– Танияра тогда не было. Когда он вернулся, я уже начала выздоравливать. Орсун знает свое дело, она меня на ноги подняла… – Эчиль развернулась и взяла меня за руки. – Алдар привез моим дочкам подарки, он часто баловал старшую дочь, а потом и младшую, всегда говорил, что они его любимые племянницы, и девочки дядю любят, всегда о нем спрашивают. Теперь еще и о тебе, – на ее губах появилась улыбка. Я улыбнулась в ответ, но ничего не сказала – ждала продолжения. – Танияр пришел к нам приветливый, как всегда, и, только когда велел принести мне шубу, я поняла, что алдар уже всё знает.
– Ягиры, – произнесла я.
– Да, – кивнула Эчиль. – Они ему всё рассказали. И пока я одевалась, пришел Архам, и Селек с ним. Она сына от себя почти не отпускала. Что бы ни делал, и она рядом. Свекровь в двери встала и сказала, чтобы Танияр уходил. Говорит, ты к жене брата пришел, как смеешь ее уводить, не спросивши мужа.
– А Танияр?
– А он ответил: «Муж о жене заботится, а раз заботы нет, то и спрашивать не у кого». Вот так и сказал, а потом Селек с дороги убрал и меня вывел.
– А что же Архам?
– Он ничего не сказал, только в сторону отошел, дал брату меня увести. А когда Селек за нами кинулась, ей дорогу заступил. О чем говорил, я не слышала. Танияр шел быстро, ну и я за ним. А на улице в сани посадил и к Вещей повез. Только уж поздно было… – Эчиль на миг замолчала, а после закончила с уже знакомой издевательской усмешкой: – Зато живая.
Я притянула к себе свояченицу, обняла ее, и мы затихли на некоторое время. Что я ощущала в этот момент? Мне было ее безумно жаль! Несчастная одинокая женщина, судьба которой могла быть совсем иной, если бы однажды Селек не нашла ей место в своих планах, а после, скомкав, будто испорченный лист бумаги, не выкинула за ненадобностью в корзину. И если бы Архам не шел на поводу своей матери, слепо исполняя ее повеления. Эчиль могла бы быть счастливой в браке и нарожать любящему ее мужу много детей, и была бы его единственной.
– Какая же дрянь! – отступив от жены бывшего каана, в сердцах воскликнула я. – Мерзкая лицемерная дрянь!
Эчиль ответила изумленным взглядом, и я пояснила:
– Я говорю о Селек.
– Отец всё видит и ничего не забывает, – улыбнулась Эчиль. – Не бранись, Ашити. Я не для того тебе это рассказала. Я хотела, чтобы ты знала, почему в твоем муже вижу своего брата, ставшего родней родного. Никто и никогда так не заступался за меня и не спорил. Дома меня любили, но продали. А алдар не любил, но пошел против брата, чтобы помочь. Я не просила его, не подговаривала – он всё сделал сам.
– Таков мой муж, – с гордостью ответила я. – Благородный и справедливый.
– Если однажды тебе станет тяжело видеть меня в своем доме, скажи. Танияр мне брат, а я ему сестра, потому не стану мешать миру между вами, – произнесла свояченица, и я честно ответила:
– Ты мне нравишься. И твои дочери нравятся. Приходите, мы вам рады.
– Спасибо, – улыбка Эчиль была открытой и искренней, я не могла ей не поверить.
Наверное, верила сразу. Она права, я ведь не ждала с жадностью и подозрением рассказа о том, что связывает их с Танияром. Не о них думала, но тень прошлого закрыла взор, помешав увидеть очевидное. А значит, в моей жизни был кто-то неверный, кого окружали соблазны, раз уж застарелая муть поднялась со дна и отравляла мне радость настоящего. Но тогда я вовсе не хочу вспоминать об этом человеке. Пусть остается в забвении, там ему место. Не дай Белый Дух терзать себя и своего супруга чужими грехами, примеряя их на него и наше окружение.
