Как и Марья, Дарий тоже успел для себя поставить Акиму статус, который он по его мнению заслуживал (да ему, если по-хорошему, на троне вождём племени сидеть, а не в лесной землянке на полу – редкое огнестрельное оружие дома, собака редкой породы, которая умнее некоторых людей, редкая красавица… ух…). И Дарий строил в уме свои догадки, кто Кира на самом деле приходится Акиму и Вете. Он также слышал, как и о чём все разговаривают (ушки на макушке), и должен был заметить эту неразбериху в обращениях Веты. Как и Марья, и он в конечном счёте совсем запутался в этом интригующем вопросе, который его, возможно, волновал даже больше матери. Но он точно не решился бы спросить первым. Вообще рад был, что с хмурыми мужиками судачит, а не с плаксивыми бабами за столом краснеет, пряча глаза, и заикается.
– Я тоже сегодня плакала. – Вета между тем делилась с гостьей своими переживаниями. – Мне было страшно. За папу. И за тётю Миллу. Кира меня успокаивала, говорила, что папа сильный, против троих устоит, а с ним ещё дядя Рол, это уже шесть получается. А я говорю: «А вдруг их будет десять?» А Кира говорит: «У них пистолет есть, в нём семь патронов. И два лука, Посчитай, сколько будет». Я посчитала по пальцам – если в каждой сумке двадцать стрел, то вместе получается…
Вета быстро перебрала пальцами, заново высчитывая в уме простую математическую задачку.
– Сорок семь. Ну, это много! Даже если через раз промахнутся… Это надо на два поделить… (Ещё немного вычислений на пальцах с комментариями самой себе шёпотом). Двадцать… Двадцать три… И половинка от единицы. В общем, я успокоилась немножко.
Довольная тем, что всё правильно посчитала, Вета и сейчас успокоилась.
– А потом я Азу гладила. Она тоже, наверное, переживала. Она обижается, когда её оставляют долго дома и не берут на охоту. Когда её медведь чуть не убил, я тоже боялась и плакала.
Кира заботливо усадила Миллу на скамью рядом с Марьей и присела напротив. Отдохнуть после эмоциональной встряски. Сегодняшняя встреча никак не шла в разряд обыденных, ведь она могла и вовсе не состояться. Чудом спаслись – иначе не скажешь – а теперь сидят да радуются, а не связанные со слезами отчаяния против воли уходят в плен к иродам-чужакам. Такое не спрячешь в душе, как ни старайся. Да и не получится, когда с тобой общается девчушка с такой открытой душой, что прямо читай и плачь. «Боже, какая эта она прелесть! – трепетало сердце в груди Марьи. – Если ты есть там, наверху, – обереги её и дай ей здоровья и сил вырасти такой же чистой!»
Взрослая женщина понимает: это вопрос времени, когда она в полной мере поймёт, какими гадкими людьми наполнен мир вокруг и какими отвратительными мыслями они порой движимы. Но пусть это время для неё не спешит приходить и нещадно разбивать в осколки нежное, доверчивое сердечко! Хотя бы для неё…
Вета примостилась рядышком и прильнула к «маме» в поисках утешения.
– Я тогда больше боялась, – вздохнув, созналась она с чувством вины. – Я папу, конечно, очень сильно люблю, и тебя, тётя Милла люблю ужасно, но вы же вернулись целыми! А Аза тогда была сильно раненая, лежала и не двигалась, так, что я думала, что она умрёт.
Кира, прижав к себе Вету, которая готова была разреветься и оттого кусала пальцы, словно всё описанное сейчас заново происходило, погладила её по плечу и чмокнула в макушку.
– Вам надо было этого медведя на шкуру пустить, чтоб знал! – строго наказала девочка Кире, спуская таким образом свои эмоции.
