Плавт на полном скаку осадил коня, спешился, мгновенно оценивая обстановку. Иудеев и солдат было пять к одному. Пустяк в открытом сражении. Но на узкой кривой улочке с многочисленными подворотнями и лавками, из которых выглядывала еще, как минимум, сотня озлобленных глаз, это грозило перерасти в серьезную потасовку с сомнительным исходом.
Плавт оглянулся по сторонам и, увидев, что к ним рысью приближается та самая сирийская ала, приободрился и решительно поднял руку.
– Внимание и повиновение! – хриплым, сорванным голосом скомандовал он. – Именем великого императора Рима всем немедленно разойтись! За неповиновение – смерть!
Толпа при виде сирийских всадников с угрозами и проклятьями отступила на несколько шагов. От нее отделился довольно опрятно одетый молодой мужчина. Он решительно подошел к Плавту, с вызовом посмотрел ему прямо в глаза и на хорошей латыни зловеще произнес:
– Хочешь больших неприятностей, римлянин?
Рука Плавта инстинктивно сжала рукоятку меча:
– Ты мне угрожаешь, иудей? Захотел мучительной смерти?
Тот, нисколько не смутившись, продолжил:
– Твои люди, словно бешеные собаки, напали на дом уважаемого жителя Иерусалима и тяжело ранили нескольких ни в чем не повинных людей!
– Они уже повинны в том, что оказали сопротивление римским солдатам, выполняющим специальное задание!
– Специальное задание? Грабить бесстыдно среди белого дня – это специальное задание? Ты лжешь, куратор, и эта ложь дойдет до ушей твоего командующего! Или ты, кентурион, не знаешь, что есть указ о жестоком наказании за грабеж и насилие? Указ, подписанный нашим Первосвященником и вашим командующим! Так что не сносить головы твоим легионерам за грабеж и разбой и тебе – за покрывательство их.
Плавт быстро сообразил, что угроза эта не пустая, и уже спокойно и примирительно произнес:
– Я никого не покрываю, а хочу разобраться в том, что здесь произошло. Если мои люди неправы, они будут строго наказаны. Раненым мы окажем помощь, и они получат достойную компенсацию. С хозяином дома я поговорю сам.
И, видя недоверие в глазах собеседника, добавил, ударив себя в грудь кулаком:
– Слово Титуса Гонория Плавта – кентуриона и куратора!
Мужчина повернулся к толпе, окружившей их плотным кольцом. Он воздел руки к небу и торжествующе прокричал:
– Слышали, братья? Преступники будут наказаны, а раненым и ограбленным будет оказана помощь и выдано вознаграждение. Римлянин дал слово!
Когда улица опустела, Плавт подошел к своим легионерам.
– Так, жалкие дети гиены, все расходы – из вашего жалованья. Все, как один, на две недели в караул безвылазно. Из лагеря отлучаться только за смертью! Ну, и чем поживились, недоумки?
Солдаты нехотя расступились, и Плавт увидел старинный полусгнивший деревянный ящик. Он многозначительно переглянулся с командиром алы и резко скомандовал:
– Всем немедленно в лагерь. Ящик доставить мне в палатку!
* * *
Плавт осторожно подцепил мечом петли и открыл крышку. Ящик был доверху набит тонкими глиняными табличками.
– О, нет! Боги, зачем вы издеваетесь надо мной? – разочарованно выкрикнул он.
– Погоди! – сириец осторожно достал из ящика древнюю табличку, аккуратно стер с нее пыль. – Погоди, погоди…
Он подошел близко к светильнику и начал медленно разбирать слова: «…На тридцать седьмом году царствования Давида над Иудеей и Израилем…»
– Что ты там возишься с этой иудейской рухлядью! – раздраженно сказал Плавт. – Выбрось этот хлам. Вон сколько пыли поднял. Пойдем лучше промочим горло: я знаю здесь одно более-менее приличное местечко.
