Правил было много. Нельзя наносить увечья другим пташкам. «Вредишь пташке – вредишь самому владыке», – сказала Мелисса. Нельзя наносить самой себе увечья. Нельзя прекословить владыке, нельзя дерзить, хамить, браниться. Нельзя плохо отзываться о ком-либо из гостей владыки, наставнице, самом владыке, разумеется. Из всех правил следовала простая и ясная истина: владыка – бог и вседержитель, а пташка – его покорная собственность, которую при желании он может взять в свою постель, а может и убить. Тут уж какое настроение будет у владыки. Проклятый безумец, вот он кто, думала Эллин, но вслух, конечно же, не сказала. Это верная смерть.
Прошел час, а, может, и гораздо больше. От усталости у Эллин раскраснелись щеки и немного кружилась голова. Закончив рассказывать правила, или птичий свод, Мелисса начала уже слушать Эллин, проверяя, что она запомнила.
У Эллин была хорошая память. И все же этого было недостаточно, чтобы запомнить все наизусть и по порядку.
– Ты, наверное, сильно разозлила Изору, – со вздохом сказала Мелисса, в очередной раз поправив Эллин, – обычно на это дается неделю, а кому-то и больше. Что ты такого сказала ей?
– Спросила, кто она такая, чтобы учить меня, – усталым голосом сказала Эллин. Она и впрямь чувствовала себя уставшей, будто прошла по дорогам не одну сотню лиг. Эллин зевнула, ее все сильнее и сильнее клонило в сон.
– О, представляю, в какой ярости она была, – задорно хихикнув, произнесла Мелисса. В отличие от Эллин, она выглядела бодрой и свежей, как после хорошего сна. – Но мы не дадим ей шанса отыграться. Хорошо, что ты придумала пойти ко мне. Кстати, как ты меня нашла?
– Мне помог садовник, – зевая, ответила Эллин, – я попросила его о помощи.
– А, теперь понятно. – Небрежно махнув рукой, сказала Мелисса, – садовникам можно ходить почти везде. Он к тебе не прикасался?
Эллин вспомнила, как Ардел дотронулся до ее волос.
– Нет.
Мелисса встала и прошлась вдоль алькова.
– Хорошо, – прошептала она, – это очень хорошо, и теперь ты знаешь, почему.
Она протянула руки Эллин, предлагая ей встать и пойти за ней следом. Девушки молча вернулись в сад, где встретились.
– Близится час подношения, – пробормотала Мелисса, – нам пора расставаться. Я не могу проводить тебя, хотя мне очень хочется.
– Что за час подношения? Еще какое-то правило? – спросила Эллин, чувствуя в душе легкую тревогу.
Мелисса посмотрела по сторонам. Вдали в золоченных беседках хихикали девушки, в фонтане плескалась вода, и чирикали живые птицы.
– Нет, – сказала она, улыбнувшись, – это часть обязанностей. Ты узнаешь обо всем от Изоры. Я не могу рассказать тебе, к тому же, у каждой пташки они свои.
Эллин растерянно смотрела по сторонам. Она чувствовала себя еще хуже, теперь, кроме усталости и сонливости, на нее напала странная тревога, которая усиливалась с каждым мигом. Мысли путались, подбрасывая странные образы. Девушка вновь вспомнила Шайлу и ее свиту, будто та была королевой. Вспомнила и то, как она шептала что-то ей на ухо. Что-то важное…
– Какие обязанности у Шайлы? – неожиданно для самой себя прохрипела Эллин.
– Шайла – райская птица, – прошептала еле слышно Мелисса, – и лучше нам не обсуждать ее предназначение.
У Эллин скрутило живот от боли, и она пошатнулась. Но через миг ей стало легче. Вымученно улыбнувшись, она с тоской посмотрела на Мелиссу, такую хрупкую и невинную.
– И ты тоже? – шепотом произнесла Эллин, – ты тоже райская птица, да?
