– Могу вместе с женой ходатайствовать о возвращении?
– Получение серпастого, молоткастого паспорта не за горами.
«Коля безмерно счастлив, – поняла Надежда, видя, как преобразился муж. – Этой минуты ждал, но отчего откладывают решение о гражданстве? Не пришло время? Еще недостойны? Или больше нужны в Европе, нежели дома, а посему держат на привязи? Кем бы стали в Москве? Я, понятно, выступала на разных сценах, а что делал Коля? Служил в новой армии? Но у них хватает своих комбригов, а «Фермер» у чекистов один-единственный, то, что может сделать он, добывая важнейшую информацию, вряд ли сумеет другой, не имеющий нужных связей… А надо ли спешить с возвращением особенно сейчас, когда в России началась непонятная борьба внутри партии, аресты видных деятелей, показательные процессы?..»
О подобном размышлял и Скоблин: «Спешить домой не стоит. Может случиться так, что повторим судьбу тысяч вернувшихся и отправленных за Урал, в Сибирь или поставят к стенке. Складывается впечатление, что на родине ищут заговорщиков где только можно, легко попасть под жернова».
Скоблин не мог не спросить о процессах и увидел, что вопрос гостю не понравился.
Нахмурив лоб, проведя ладонью по усам, тем самым собираясь с мыслями, Ковальский процедил:
– Идет непримиримая борьба, которая не закончилась с полной победой советской власти. Оппозиционеры мешают строительству социализма.
– Возможно ли судить и карать за несогласие? – спросил Скоблин. – Насколько информирован, репрессиям подверглись и невиновные.
– Есть поговорка: лес рубят – щепки летят. Случаются ошибки. Но на одного невиновного приходятся сотни виновных, в том числе те, кто держит за пазухой камень против своего народа.
«Говорит как по писаному, – решил Скоблин. – Прежде изъяснялся по-иному, проще, без лозунгов».
Ковальский продолжал:
– Руководство Иностранного отдела Объединенного государственного политуправления продолжает предотвращать всякие вооруженные вылазки эмигрантов, для чего необходимо быть в курсе планов потенциальных врагов во Франции и соседних с ней странах.
Скоблин слушал, не выражая отношения к сказанному, – трескотня политических фраз интересовала мало, думал о своем:
«Радоваться или нет, что стал комбригом? В старой армии подобного звания не было. Если обвинят в антисоветской борьбе на фронтах, звание не спасет, как не спасли от арестов и репрессий высокие должности оппозиционеров. Не забыть, что не пожелавших вкусить за морем горький хлеб эмиграции и оставшихся в Крыму офицеров расстреляли, утопили в Черном море…»
Словно догадавшись, что беспокоит собеседника, Ковальский успокоил:
– Да, щепок полетело немало, вам же опасаться не стоит – для шумного процесса не подходите – в стране не известны, к тому же лояльны к власти Советов, доказываете это делом.
Скоблин продолжал хранить молчание.
Ковальский умолк, не зная, что еще сказать, сумел ли убедить генерала, надо ли продолжать трудный разговор.
На помощь пришла хозяйка.
– Как скоро у вас отменят продуктовые карточки? Здесь газеты не уставая трубят о начале голода, особенно в Нижнем Поволжье и на Украине.
– Разруха еще не побеждена, – объяснил Ковальский. – Случаются неурожайные сезоны, засуха, не хватает техники на полях и заводах, но паровоз, как поется в песне, «летит вперед, в коммуне остановка».
– В той песне еще поется «в руках у нас винтовка». По мне, лучше бы взялись за лопату, грабли, косы.
