Роберт сидел в кресле. Его ноги свисали с высокого сиденья. Напротив спал дед и мирно сопел. Мальчику показалось, что он подвывает стонавшему за окном ветру. Их дуэт был забавным, и Роберт улыбнулся. Мысли об отце покинули его. Он смотрел на лицо деда. В эти мгновения приходили единственные моменты безмыслия, когда Роберт мог отрешиться от всех проблем, одолевающих его детскую душу.
Вдруг дед, не отрывая глаз, что-то сказал уголками рта. Роберт так глубоко погрузился в себя, что не смог разобрать ни слова. Дед прошептал еще что-то невнятное, все так же оставаясь в дремоте. Мальчик хотел позвать маму, но понял, что его предок всего лишь говорит во сне. Его шепот был еле различим, но, если напрячь слух и отбросить все звуки окружающего мира, можно было различить слова и даже целые предложения.
Роберт подбежал к маме и спросил:
– Можно я порисую в комнате деда?
– Хорошо, – ответила она, – только негромко.
Он не стал говорить маме о своем открытии, хотя слова сами просились на язык. Но Роберт знал, если сказать маме, она запретит ему заходить в комнату деда, чтобы не мешать старческому сну.
Мальчик нашел свои письменные принадлежности и расположился на полу, рядом с головой деда. Он ловил в воздухе произнесенные слова и записывал их в тетрадь.
Когда дед вдруг замолк, Роберт смотрел на него, пытаясь различить малейшие признаки жизни.
Тело старика будто теряло свое стороннее сознание и начинало говорить, само собой. Оно полностью замирало, изменяя своей индивидуальности. Даже черты лица приобретали совершенно другие пропорции. Некоторые линии расплывались, другие, наоборот, собирались в кучку, будто во сне действовали другие группы мышц. В эти моменты любые законы физиологии не имели для него никакого значения. Казалось, что тело погружалось в свою реальность, и соединение этих двух состояний, двух реальностей, повседневного и мира сна, и мог слышать Роберт.
Он заполнил тетрадный лист отрывочными фразами и словами, прежде чем старик умолк и начал шевелить веками. «Он просыпается», – думал Роберт и бежал в свою комнату.
Подобные приключения стали постоянными.
Роберт спешил из школы домой, и, как только дед подходил к кровати после беспорядочного бродяжничества по дому или сидения перед телевизором, мальчик хватал свою тетрадь, специально заведенную под заметки об откровениях деда, и садился рядом, сосредоточенный, что выглядело довольно странно в его годы, и готовый для новых словопрений старика. Роберту было забавно прислушиваться к сопению деда, когда тот еще только отходил ко сну, и загадочные звуки еще не давали о себе знать. Он с нетерпением вслушивался в каждый звуковой мотив, соображая, это просто кряхтение или уже понятное ему слово. Не было точного барьера, когда Роберт мог понять переход спонтанных звуков в автоматическую речь. И не было предела радости и наслаждения, этого таинственного наслаждения, когда о нем знаешь только ты один, при появлении первых свободных значений.
Никто не мог поймать Роберта за странным занятием. Расположившись среди учебников и тетрадей на окне рядом с кроватью деда, Роберт под видом решения задач старался записывать особенно странные речи своего деда.
Иногда все, что произносил дед, не имело никакого значения. Его слова были хаотичными, а фразы поистине немыслимыми, оттого эта путаница и необычность были жутко интересны Роберту. Фразы то появлялись, то обрывались, убыстряли ход и замедлялись до такой степени, что Роберт, записывая одно слово, ждал появления следующего, скрупулезно выводя его на бумаге. Нередко фраза могла повторяться, зачастую, если такое случалось, Роберт уже не надеялся услышать что-то новое, зная, что в таких случаях дед должен скоро проснуться.
