Сон? Нет! - страница 3



Мы на планете – плесень и парша.
Нам через поколение едва ли
поверит кто-то, что и мы пылали,
и стоили поболее гроша.
– Да, – скажут, – было тело. А была ли
взыскующая вечности душа?

«Теряю выражение лица…»

Теряю выражение лица,
под пятками утрачиваю почву.
Со счёта сбился, сколь ночей воочью
не вижу Ориона и Тельца.
Сонет слепил, а он по швам трещит.
Подсунул музе – изорвала в клочья,
охаяла и подняла на щит
в таких словах, что ставлю многоточья.
Крылатый мой скакун зашился в стойло,
жрёт сено и копытом не стучит.
По пятницам в тоске лакаю пойло —
пить невозможно, просто факин шит.
Где Комарово? Шахматово? Тойла?
Ну, кто-нибудь на помощь поспешит?

«И как ещё только жива…»

И как ещё только жива
несчастная наша планета,
когда передоз це-о-два
страшнее ствола пистолета?
Плутоний, дейтерий, дрова —
чем будет надежда согрета,
не скажет людская молва,
не знают скрижали завета.
Настырно вгоняю слова
в прокрустово ложе сонета,
тяну, ампутирую – это
даёт кой-какие права
себя принимать за поэта,
но кругом идёт голова.

«На улицу выйду морозным…»

На улицу выйду морозным
воскресным декабрьским деньком
и буду предельно серьёзным
со всеми, кто мне незнаком.
Я маленьким детям и взрослым,
осыпанным первым снежком,
могу показаться курьёзным
с огромным заплечным мешком,
похожим на Деда Мороза.
но без бороды и усов,
стремительнее паровоза
спешащим на праздничный зов.
Какая нелепая поза —
прожить, не подняв парусов…

«Имею законное право…»

Имею законное право
по жизни и по судьбе
идти против шерсти направо,
налево оставив толпе.
Какая мне разница, право —
на берег другой приведёт
паромная ли переправа,
не видный ли с этого брод.
Отвечу за каждое слово,
за каждый зигзаг на пути.
Пускай понаплёл я пустого,
чего б и не надо плести —
прости меня, Боже, слепого.
Таким уродился. Прости.

«Мы слов Его не поняли, увы…»

Мы слов Его не поняли, увы:
– Очнитесь, маловерные невежды.
Душа и тело пищи и одежды
не больше ли? О том забыли вы?
И лишь тогда узнаем наяву,
когда возьмут к последнему ответу,
что сыну человеческому нету
на свете места приклонить главу.
Кому не лень незнамо сколько лет
мне тычут в нос Рокфеллера и Креза:
мол, денег нет, недвижимости нет.
На это у меня один ответ:
– Как сталь по преимуществу железо,
так я по преимуществу поэт.

«Бессонница. Когда же утро?..»

Бессонница. Когда же утро?
Не возбуждает неглиже —
какая, к чёрту, Камасутра,
когда сомнения в душе.
Часы постукивают нудно.
Ворочаюсь, как на еже,
и вскакиваю поминутно
почти в истерике уже.
Быть может, правильно и мудро,
что жизнь – не мёд и молоко,
что всё так омутно и мутно,
и до рассвета далеко?
Ох, мысли про житьё-бытьё,
переходящие в нытьё…

«Один – полцарства за кобылу…»

Один – полцарства за кобылу,
другой – полжизни за мечту,
но, вспоминаю, дело было:
я замер, как на взлёте Ту,
неторопливо разбежался,
непринуждённо полетел.
И вслух никто не обижался,
что я достиг, чего хотел —
парил без крыльев за плечами,
едва руками шевеля.
Внизу, на отмели песчаной
моллюски вили вензеля.
Господь не выдумал печальней,
чем белорусская земля.

«Я даже с ветра поле…»

Я даже с ветра поле
сорвал бы барыши,
когда о горькой доле
слабал бы от души,
о том, что в мыслях реже
вспухают мятежи,
и за окном всё те же
вороны да стрижи.
Как лошадь на манеже
заученно кружи,
но не забудь – понеже
заточены ножи,
жить муторно в неволе
без веры в миражи.

«Не затяну Аве, Мария…»

Не затяну Аве, Мария,
чтоб слышно было за версту,
не всхлипну, как Иеремия —
все эти звуки в пустоту.