Рассаживала нас тоже Настя. Сначала она усадила Улю, затем предложила сесть мне. Села сама справа от меня и только потом указала на свободное место справа от нее Наташке.
– Расскажи им, – попросила Настя, не сводя грозного взгляда с Наташки.
– Это было ночью, – тихо начала Уля.
Я сконцентрировал все свое внимание на девочке, и весь мой мир сузился до одной маленькой точки, которой она и была.
– За несколько дней до Дня Шахтеров. Мы собирались спать, и я попросила Оксану открыть форточку, потому что было жарко.
– Оксана это твоя сестра? – спросил я.
– Да, – кивнула Уля.
Настя продолжала сверлить взглядом Наташку, словно хотела прожечь в ней дыру. Наташка явно смущалась и волновалась, но в то же время, пыталась улыбаться в ответ на эту напряженную гримасу на лице девочки.
– Ты его девушка? – внезапно спросила Настя.
– Что? – встрепенулась Наташка, посильнее запахивая декольте не сходящейся на груди рубашки.
Настя вопроса не повторила, но и взгляда не отвела.
– Нет… нет, мы просто друзья.
Настя еще некоторое время сверлила ее взглядом, а затем повернулась к нам. Наташка облегченно вздохнула.
– Бабайка? – переспросил я Улю, даже не подозревая, о чем говорят две другие девушки.
– Нет, – замотала головой Уля. – Он не трогал. Он никогда нас не трогал. Только ходил ночами по квартире. Топтал громко и сопел. Иногда за ноги хватал, что я просыпалась, но не больше.
– Тогда?..
– Он зашел через окно.
– Окно?
– Да, форточка, что осталась открытой, – Уля громко хлюпнула носом и продолжила: – Он был страшным, склизким, извивающимся. Он высосал из Оксаны душу, вот что он сделал. Пил ее всю ночь, а я ничего не могла сделать. Хотела закричать, но не могла.
Из Улиных глаз покатились крупные слезы, каким могут плакать только дети и Настя тут же оказалась около нее, приобняла за плечи.
– Покажи им рисунок, – велела она.
Уля вытерла слезы и раскрыла свою папку, которая была, конечно же, школьным альбомом для рисования. Она извлекла один рисунок и протянула мне. Я заметил, что все остальные изображали примерно одно и то же.
Я взял рисунок и взглянул на него.
– Ты отлично рисуешь.
– Спасибо.
На лице девочки не проскользнуло даже тени улыбки. Я смотрел на рисунок минут пять, ничего не говоря и не отводя взгляда. А затем встал и повернулся к девочкам.
– Можно я возьму его с собой? – спросил я.
Уля только кивнула. Настя же посмотрела на меня подозрительно.
– Спасибо, Уля, – я повернулся к Насте, – Кнопка. Мы пойдем.
– Ты не веришь! – крикнула нам вслед Настя.
Она не спрашивала, она утверждала. И видит бог, если он, конечно, есть, я не верил. Не верил тому, что мне рассказали, не верил тому, что увидел на рисунке.
– Не веришь! – кричала вслед Настя, а я продолжал идти вперед, пытаясь задушить поднимающийся внутри мен гнев.
– Что случилось? – спросила Наташка, когда мы отошли на два квартала от больницы.
Я молча протянул ей рисунок. Наташка рассматривала его не меньше меня, но когда закончила, взглянула на меня вопросительно.
– Что ты видишь? – спросил я.
– Ужасный рисунок. Ребенку такое просто так в голову не придет.
– Уверена?
Наташка еще раз взглянула на рисунок. Это была ужасная безротая тварь, с головой блюдцем, с извивающимися щупальцами и глазами бусинами.
– Уверена.
Я остановился и взял рисунок из рук Наташки, но повернув его так, чтобы ей было видно.
– Эта голова, – я обвел картинку. – Жутко похожа на голову Хищника. Такая же форма, только чуть более округлая. Это лицо – лицо Протоссов из Старкрафта. Вот эта вытянутая часть, и отсутствие рта, и носа, и ушей.
