Ксеня моргнула.
Вот бы все вернулось обратно. Пусть бы рядом с ней оказался сухой старикан в синем костюме, пусть бы он посмотрел на нее вполоборота со странной улыбкой, от которой у Ксени бежали мурашки по коже. Пусть бы он потребовал назад ключ, запер дверь, пусть бы даже строго отчитал ее за своеволие. Пусть.
Сашка отодвинул замершую на проходе Ксеню, подошел к роялю, сел на вертящийся стул и открыл черную крышку.
Ксеня не интересовалась музыкой и не знала классических произведений. Не знала она и той мелодии, которая родилась в тишине этого утра – дождь наконец стих, – которая вытекала из-под Сашкиных пальцев, которая сначала была еле слышна, а потом обрела плоть и зазвучала в полную мощь. Ксеня прислонилась к дверному косяку.
Дед опустил протянутую было за ключом руку и тоже прислушался. Он посмотрел на Ксеню и грустно улыбнулся. Было в его взгляде что-то новое. Ксеня видела раздражение, которое появлялось, когда она выводила деда из себя. Но теперь в темных глазах промелькнуло и облегчение. Ксеня зажмурилась. Когда она распахнула глаза, деда уже не было.
Сашкины пальцы гладили клавиши, Сашкина огромная стопа в мокром носке вдавливала педаль в пол, музыка звучала раскатами уходящей грозы, музыка заполняла пространство, и Ксеня подумала, что пространство это не ограничивается одной комнатой.
Музыка заполнила весь мир.
Так вышло, что в утро смерти Бенциона Владимировича Кульчицкого его внучка Ксения Нецветай узнала об этом не от работников милиции или морга. Случайным свидетелем происшествия оказался студент театральной академии Сашка Ноткин.
Именно Сашка сыграл для Ксени первый похоронный марш.
В другой день Ксеня в строгом черном костюме будет присутствовать на похоронах и услышит другую скорбную музыку.
Но «Адажио» Альбинони сыграл для нее только Сашка.
Ни Ксеня, ни сам Сашка в то утро и не подозревали, насколько сильно и необратимо изменилась жизнь.
Шхуна
Санкт-Петербург, октябрь 2004 года
Ксене не снилось море. Стальная вода и равнодушные корабли. Ей не снились сопки, строгие улицы города, уходящие то круто вверх, то вниз. Разноцветные дома.
Ксене снилась Грымза. Старая дворняга невнятной породы с лохматой бородкой и огромными выразительными глазами. Грымза умела делать бровки домиком и улыбаться.
Ксене снилось, как она обнимает черную лохматую голову, прижимает к себе и вдыхает запах мокрой шерсти, смешанный с запахом водорослей. Ксеня просыпалась и смотрела в кремовый потолок с лепниной, не сразу вспоминая, где находится.
После смерти Кульчицкого она не позвонила матери. Мать никогда не рассказывала ей про деда и не заслуживала правды.
Первые дни после дедовой смерти прошли как в тумане. Иногда из этого тумана выглядывала лохматая собачья голова, Ксеня вскидывалась: казалось, что кошмарный сон подходит к концу, можно обнять Грымзу и сходить с ней на озеро. Но собака заговаривала человеческим голосом, посверкивали нелепые круглые очки, и Ксеня понимала, что к ней опять пришел Сашка.
Сашка раздвигал тяжелые шторы на кухне, поливал цветы. Он приносил кошачий корм, и Парсек на третий Сашкин визит начал благосклонно тереться о его ноги и запрыгивать к нему на колени. Сашка варил кофе и экспериментировал с пряностями, которые стояли на полках. Ксеня наконец узнала, что именно Сашка добавил в кофе в день знакомства.
– В паспорте? Ты нормальный вообще?
