В конце 20 века в России наступил настоящий «бум» переводческой деятельности, начавшийся, пожалуй, именно с «Сонетов» Шекспира. Уже полных переводов этой книги насчитывается не один десяток, а количество версий отдельных, наиболее популярных сонетов (например, 66-го) не поддается учету.
Можно констатировать, что – каковы бы ни были причины этого, – «Сонеты» Шекспира стали самым переводимым на русский язык крупным произведением иноязычной поэзии. Продолжающаяся более полутора веков русская шекспировская сонетиана выросла в самостоятельное значительное явление, достойное изучения с позиций литературоведения и культурологии. Особенно важный материал переводы «Сонетов» дают для теории перевода. Сама их множественность, разнообразие отразившихся в них эпох, подходов, стилей и творческих индивидуальностей позволяют надеяться на то, что с их помощью можно «за деревьями увидеть лес», выявить общее и существенное.
Задача полноценного перевода «Сонетов» Шекспира перешла для переводчиков в разряд вечных, и потому в этой связи уместно задавать вечные и крайние вопросы. Возможен ли вообще поэтический перевод, и если да, то в каком смысле можно говорить о переводимости поэзии, адекватности перевода? Может ли читатель перевода получить верное представление об оригинале – пусть не в деталях, но хотя бы в главном? Что есть это главное, которое возможно и должно передать в переводе? Чем позволительно жертвовать? Каковы границы свободы переводчика? Как проявляется творческая индивидуальность переводчика – какие из этих проявлений законны, а какие нет? В какой степени перевод обусловлен эпохой, в которую он возникает?
Может быть, нагляднее всего материал шекспировых сонетов свидетельствует о зависимости перевода от своей эпохи. Удивительно, в какой большой степени в переводе отражается время его появления на свет, с текущей общественной ситуацией, моральным и интеллектуальным климатом, литературными вкусами, преходящим поэтическим языком.
Первые опыты переводов сонетов Шекспира на русский язык относятся к концу тридцатых – началу сороковых годов 19 века. Читающая Россия переживала тогда свое первое увлечение Шекспиром. Это увлечение пришло с Запада, от романтиков, заново открывших Шекспира, однако в России эта литературная мода приобрела ярко выраженное общественное звучание: в обстановке доживавшего свой век крепостного права и еще прочного самодержавия демократическая общественность видела в Шекспире символ интеллектуальной и духовной независимости. «Сонеты» интересовали публику главным образом как психологический документ, позволяющий прикоснуться к личности великого драматурга. Впрочем, уже первые переводчики сонетов великого Барда – В. Межевич>18, В. Боткин>19, М. Островский>20 (все трое переводили 71 сонет) – оценили и глубину шекспировской лирики, и трудности ее перевода на русский язык. Они даже не пытались воссоздать форму произведения, сознательно идя по пути вольного перевода-переложения (Межевич, Островский) или даже прозаического пересказа (Боткин). Боткин специально отметил, что не в состоянии «передать и самого бледного отражения всей сердечной, меланхолической красоты подлинника». Такой подход в то время, когда поэтический язык еще не созрел для выполнения задачи настоящего стихотворного перевода, можно счесть проявлением своеобразной деликатности и уважения к шекспировскому тексту.
