– Факел ровно держи. Как стоишь, как факел-то держишь? – ругался Потид, награждая худосочного мальчишку-раба оплеухой. – Новую, ни разу не стиранную тогу чуть не сжег.
Рассказывали, что у Потида есть свои корабли, торговля вином, просторный дом, молоденькая жена, смугляночка из Вифинии. Начинал этот Потид в рабском сословии, ублажая господ в постели. Потому как в юности был красавчик, что твой Ганимед. Много чего рассказывали про Потида.
Полибий три раза грохнул кулаком в дверь. Потом еще раз постучал – потише, и привратник тут же впустил его и Зосима в атрий. Прочие остались дожидаться у дверей.
Возле мелкого бассейна в центре атрия – две мраморные скамьи с пестрыми подушками, а между ними – одноногий мраморный столик. На бронзовой подставке висели пять или шесть светильников. Было светло и дымно. И почти тепло, не то что в этой проклятой инсуле, где можно лишь тайком от привратника внести наверх жаровню с углями. Может, в самом деле, вернуться и жить при хозяине?
Зосим уселся на мраморную скамью. Мальчишка-раб, в чистой белой тунике, завитой и нарумяненный, принес две чаши с горячим разбавленным вином, подслащенным медом, и лепешку.
– Так что ж за дело такое? – спросил Зосим, разламывая хлеб пополам.
Полибий не ответил, он смотрел на мозаику на полу – волчица тащила раненую лань. Помнится, у хозяина была такая шутка: он вдруг изображал страшный гнев, кричал: «Откуда здесь кровь?» и указывал на мозаичные алые пятна, что тянулись за ланью. Рабы, подыгрывая хозяину, кидались губками вытирать кровь. Клодий всегда смеялся, если дело было при гостях, то – особенно громко.
– А помнишь… – начал Полибий и замолчал.
– Как мы кровь с тобой вытирали? – отозвался Зосим. – Конечно, помню.
– Нет, не то. Помнишь, как ты говорил мне: «Если свободу получу, то все дела прежние брошу и буду историю Республики писать. Сейчас, – говорил, – такое время, – что каждый день особенный. События по часам надо записывать, каждую фразу ловить». Говорил? – то ли с укоризной, то с насмешкой спросил Полибий.
– Говорил, – признался Зосим. – Что из того?
– Отчего тогда не пишешь?
Зосим покачал головой:
– Так ведь, когда ты раб, мнишь, что свободу получишь и станешь большим человеком. Я ночами, бывало, не спал, все мечтал, как заживу свободным.
– Как же, помню, – еще больше скривился Полибий. – Все бормотал какую-то чепуху, мне спать не давал, пока мы с тобой из Киликии домой плыли.
Зосим вскочил, зашагал по атрию. Восковые маски знаменитых Клавдиев, казалось, наблюдали за ним с любопытством.
– Все не так получилось! Не так! – выкрикнул Зосим почти с отчаянием.
– Почему? – Полибий наивно округлил глаза.
– Не так… – повторил Зосим упавшим голосом. – Деньги нужны. Сестерции, ассы. За комнатку заплатить. Ну и…
– И золотые, – поддакнул ехидно Полибий и самодовольно хихикнул.
Зосим устало махнул рукой. Золотые? Ну да, золотом все нынче в Риме бредят. Из провинций деньги в Рим привозят в огромных ивовых корзинах. Но только много ли золотых видал Зосим? Чужих – да. И немало. Патрон ему доверял. А своих? Был один-единственный, подаренный Клодием и истраченный на пергамент. Зосим почему-то решил, что должен писать свою историю на дорогом пергаменте, а не на хрупком папирусе. Он помнил тот первый день наутро после получения свободы. Как, приняв от патрона в подарок десять сестерциев, бегал он по Риму, прижимая шапку вольноотпущенника к груди, в поисках жилья для свободного человека. Ветерок холодил только что обритую голову, и, может быть, оттого казалось Зосиму, что сам он с этого дня другой, и Город должен стать другим, и все должны стать другими. И вот-вот начнется какое-то совершенно невозможное, счастливое житье. Немедленно, сейчас!
