Но на транспорте, поскольку поблизости не было моста, до фермы «Голубятня» можно было добраться, только если ехать на запад к Хинли, затем милю на запад от Бишоп-Лейси и петлять вверх по крутому западному склону холма Джиббет по дороге, пыль которой сейчас вздымалась позади нас белыми волнами. Мы были на полпути к вершине, огибая лес Джиббет по тропинке настолько узкой, что окружающие ее изгороди царапали бока фургона.
– Не волнуйся о моих косточках, – заметила Ниалла, смеясь.
Мы с ней прижались друг к другу на переднем сиденье, словно червяки в банке рыбака. Руперт вел фургон, а Ниалла и я практически сидели одна у другой на коленях, обнявшись за плечи.
В карбюраторе «остина» то и дело что-то яростно взрывалось, в то время как Руперт, согласно некой древней тайной формуле, известной лишь ему, по очереди орудовал то воздушной заслонкой, то дросселем.
– Теперь об этих Ингльби! – крикнул он, перекрывая беспрестанный шум обратных вспышек. – Расскажи нам о них.
Ингльби – довольно угрюмые личности, предпочитавшие держаться особняком. Время от времени я видела Гордона Ингльби, подвозившего Грейс, свою миниатюрную кукольную жену, на деревенский рынок, где она, всегда одетая в черное, без особого энтузиазма продавала яйца и масло под полосатым тентом. Я знала, как все остальные в Бишоп-Лейси, что отшельничество Ингльби началось с трагической гибели их единственного ребенка Робина. До этого они были дружелюбными и общительными людьми, но с тех пор замкнулись в себе. Хотя прошло уже пять лет, деревня делала скидку на их горе.
– Они фермерствуют, – сказала я.
– А! – воскликнул Руперт, как будто я только что изложила в стихах всю историю семьи Ингльби со времен Вильяма Завоевателя.
Фургон взбрыкивал и дергался, пока мы взбирались все выше, и нам с Ниаллой пришлось упереться ладонями в торпеду, чтобы не стукаться головами.
– Мрачное старое место, – заметила она, кивнув на густой лес слева от нас. Даже редкие всплески солнца, сумевшие проникнуть сквозь густую листву, казалось, поглощаются темным миром древних стволов.
– Это лес Джиббет, – пояснила я. – Здесь поблизости когда-то была деревня Уаппс-Хилл, думаю, века до восемнадцатого, но от нее ничего не осталось. На старом перекрестке в середине леса стояла виселица. Если пойти по этой тропинке, можно увидеть остатки брусов. Правда, они уже сгнили.
– Фу, – поморщилась Ниалла. – Нет, спасибо.
Я решила, что лучше не говорить ей, по крайней мере пока, что именно здесь в лесу Джиббет, нашли повешенного Робина Ингльби.
– Боже мой! – воскликнул Руперт. – Это еще что такое?
Он указывал на что-то, свисавшее с ветки дерева и шевелившееся на утреннем ветру.
– Здесь была Безумная Мэг, – сказала я. – Она собирает пустые банки и мусор вдоль дороги и развешивает все это на веревках. Ей нравятся блестящие штучки. Она как сорока.
Десертная тарелка, ржавая консервная банка из-под «Боврила»[25], обломок решетки радиатора и погнутая суповая ложка висели, словно гротескная готическая приманка для рыбы.
Руперт покачал головой и сосредоточился на заслонке и дросселе. Когда мы добрались до верхушки холма Джиббет, мотор издал особенно жуткий хлопок и с сосущим бульканьем издох. Фургон резко остановился, когда Руперт дернул за ручной тормоз.
По глубоким складкам на его лице я поняла, что он почти обессилел. Он ударил по рулю кулаками.
– Не говори этого, – сказала Ниалла. – Мы не одни.
