М-да, дела… Что ещё, интересно, он пропустил из обыденных элементарных вещей, которыми мог давно пользоваться и которые могли заметно скрасить его существование в этом мире? Мозг на этот вопрос отвечать почему-то категорически отказывался, отзываясь совершенно пустыми мыслями.
Получившуюся горку серой с остатками семенных оболочек муки Мишка разбавил водой, принесённой пригоршнями с ручья и принялся мять получившееся тесто. Особой эластичностью оно не отличалось, но форму в принципе держало. Налепив маленьких лепёшек и пересыпав их, чтобы не слипались, остатками, Мишка пошёл к костру печь хлеб.
Прожаренные на раскалённом камне лепёшки воображение не поражали. Были они грубые, пресные и по вкусу напоминали картон гораздо больше, чем любое из известных хлебобулочных изделий. Возможно, больше чем сам картон, его-то есть Мишке как раз никогда и не приходилось, но вот чёткая вкусовая ассоциация, как ни странно, прослеживалась. У этих крайне пресных лепёшек было несколько несомненных достоинств перед остальными доступными видами пищи. Во-первых, они черствели, но не портились. Причём черствели, как Мишке настойчиво думалось, ещё до того, как полностью приготовятся. Пусть необходимость в долгом хранении продуктов пока и не возникла, но сам факт того, что что-то можно приготовить и положить в сумку с собой, а съесть потом. Во-вторых, они были не из мяса. Вынужденная мясная диета Мишке немного надоела, не то чтобы опостылела или вызывала оскомину, нет. Мясо же, в конце концов, не бананы, чтобы приедаться. Но разнообразия хотелось. А хлебушек свежий да к мяску… М-м-м! И чёрт с ним, что хлеб пока чисто условный и к настоящему близок только по происхождению. Наличие такого продукта просто грело душу. Жалко только, что для того, чтобы наделать лепёшек штук семь, надо полдня ходить по степи и обдирать налившиеся колосья злаков. Не совсем удобный путь, но, несомненно, перспективный.
Конечно, специально на сбор злаков Мишка не ходил, собирал по пути с охоты и на неё, а после высыпал в один из просохших, но необожжённых горшков. Сверху прикрывал его камнем, чтобы, когда отлучался, вездесущие птицы и грызуны всё по зернышку не растащили. Остальные горшки Мишка попытался обжечь. Результат получился несколько неоднозначный. С одной стороны – на пять горшков стало меньше. С другой – теперь у него было целых две глубокие тарелки, которые, собственно, из пары горшков, не до конца растрескавшихся при обжиге, и получились. Верхние края Миша аккуратно обломал, предварительно перемотав ремнём намеченную кромку и выворачивая куски спекшейся глины наружу. Образовавшийся острый край обровнял шершавым камнем. В такой тарелке-миске Мишка сварил суп. А затем сидел вечером перед костром и пил жирный бульон из степного грызуна, обильно присыпанный порванным на мелкие кусочки луком, закусывал сухой вчерашней лепешкой и испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие, тихо мурлыкал себе под нос незамысловатую мелодию, всплывшую непонятно с чего из глубины сознания. Именно в этот момент он поймал себя на мысли, что вполне адаптировался к местным условиям. И теперь, если он всё правильно понимает, нужно принимать решение: либо двигать куда-то в поисках возможной разумной жизни, надеясь найти её до того, как зима вступит в свои права. Либо готовиться к зимовке здесь, на этом самом месте. Оба варианта со всеми вытекающими последствиями имели как явные плюсы, так и минусы.
