Нырнув в берёзовую аллею, не думаю ни о чём. Летят навстречу первые паутинки бабьего лета, редкие пушинки одуванчиков… Тишина и покой. Но вот негромкие голоса где-то впереди, за деревьями заставляют меня притормозить –и завернуть к ближайшей скамейке. Впишусь-ка в пейзаж, глядишь – и не попадусь никому на глаза.
Нагретое солнцем сиденье ещё не остыло. Подбираю с него несколько сбитых ветром тонюсеньких берёзовых веток. Зелёные серёжки легко разминаются, оставляя на пальцах чешуйки-катышки и горчащий запах; почти такой же аромат, только более насыщенный, царил в кущах замка Кэрролов. Там ещё немного тянуло влагой – каштановые кроны густы, под ними любит селиться сырость… И вот уже словно воочию я вижу себя на знакомой поляне возле озера.
Вижу-то вижу, только вот странность – у меня вроде был вечер, а здесь белый день… На миг прикрываю глаза, но мираж не исчезает, более того – становится чётче. Вот они, мои девчонки, бегают по берегу босиком, и не одни, а с Гелей и Абигайль-младшей, а под деревьями, за большим чайным столом, благополучно разместилось всё среднее и старшее поколение Кэрролов и дель Торресов – кузины Аурелия и Мирабель, драгоценный сэр Майкл с сёстрами и зятьями, старинные приятели Теймур и Джонатан, и конечно же, братья-некроманты: наречённый мой супруг и самый лучший в мире деверь. На коленях – издалека не пойму, у кого, у Маги или Николаса – ёрзает крепенькая сероглазая малышка, рыженькая, кудрявая, и азартно лупит зажатой в пухленьком кулаке палочкой по столу, норовя попасть в чайное блюдце, а Мага – да, точно, он! – смеясь, каждый раз успевает отодвинуть и спасти хрупкую вещицу.
– Дай ты ей хоть разок попасть, – огорчённо говорит Николас. – Ведь скуксится сейчас, начнёт плакать… Принцессочка наша, злой папка не позволяет разбить такую красивую штучку, да?
И бровью не поведя, суженый вновь подвигает блюдце, но на сей раз с нарочитым запозданием, и вот уже – ба-бах! – летят во все стороны осколки драгоценного фарфора. Братья хохочут, маленькая принцесса заливается, сверкая двумя верхними молочными зубами. Солнце весело скачет на атласных лентах чепчика, расшитого бисером и мелким жемчугом.
– Вот это удар! – с гордостью отмечает Николас. – Ничего не скажешь, крепкая рука!
– Это у неё наследственное, – подавившись смехом, добавляет Мага, – от мамочки…
…Прямо над ухом раздаётся смутно знакомое цоканье, наваждение рассеивается. С трудом прихожу в себя, а сердце до сих пор частит. Что это было, что? Отблески ушедшего Дара? Нет, вряд ли: ни особой яркости картин, ни эффекта присутствия, как бывало раньше, скорее всего – мимолётное виденье, отвечающее затаённым помыслам. Просто на какой-то миг подумалось: может, и в самом деле получится жить вот так: большой дружной семьёй, как было когда-то, пока судьба не отняла у меня разом почти всех? Вот подсознание и отмерило, и выдало в точности по заказу.
А ленточки на чепчике у дочки…
…у дочки!..
… были не моей работы, это точно. Кто-то ещё расшивал…
– Откуда ты взялся? – вздрогнув, спрашиваю у бельчонка, который обнюхивает моё ухо и со спинки сиденья уже бесстрашно карабкается на плечо. – Смотри-ка, не боишься! Привык к людям?
Пушистик делает сальто и преображается прямо в полёте, и вот уже на колени ко мне шлёпается шустрая ящерка.
– Ты от Аркаши! – подскакиваю я от неожиданной догадки и озираюсь
Я не могла обознаться: у меня веские причины помнить именно этого фамильяра. А ежели фамильяр тут, да ещё такой довольный – не иначе, хозяин рядом.
