Сошедшие с ковчега - страница 51
Слушая Румянцева, Георгий почувствовал, как у него сжалось сердце. Он понял, что столь необычно начавшаяся встреча, место ее проведения, как и слова Дмитрия – все это говорит о близости расставания. Расставания реального, возможно, завтра или послезавтра. Вопреки прежнему нетерпеливому желанию поскорее приступить к новой службе, ему вдруг отчаянно захотелось вернуться в тот день, когда он впервые вошел в кабинет Яхонтова. В день, полностью изменивший его судьбу. Он не смог бы с полной уверенностью ответить, каким было бы его решение, знай он наперед все, что довелось ему узнать до настоящего момента.
Георгий ощутил страх за будущее. Но он не имел ничего общего с опасением и тревогой за собственную жизнь. Ибо его с рождения готовили к воинской службе. Как таковая, смерть для воина не является чем-то ужасным. Спору нет, умирать молодым – обидно, горько, несправедливо. Но главное не это. Главное, за что умирать, во имя чего.
Итак, жребий брошен, Рубикон перейден. Ему предстоит покинуть Отечество и жить среди врагов. Мало того, всеми силами стараясь убедить их в том, что он – на их стороне, что, как и они, он тоже ненавидит Россию. А стоит сделать один неверный шаг – и прощения не будет. Его не станет. Но эта смерть придет к нему не в сражении. В лучшем случае она принесет забвение. Мы – одиночки, живем и умираем безвестным, как справедливо заметил Румянцев. В худшем случае смерть покроет его имя не просто саваном небытия, а – рубищем позора. Ведь, несмотря на все «реляции» и «высочайшие повеления», он покидает Отечество как изгой и иуда, «добровольно и намерено» сбежавший в лагерь противника. Причем в самые тяжелые для России времена…
– О чем задумались, Георгий Георгиевич? – услышал он голос Румянцева, в котором отчетливо прозвучали нотки сочувствия.
Лазорян встрепенулся, отгоняя прочь тягостные мысли.
– Вероятно, вам это покажется странным, но я думал о смерти.
С минуту Румянцев смотрел на него, затем сказал:
– А, знаете, меня не удивляет ваше признание. О чем, в сущности, может размышлять человек, когда идет война? Вдобавок война столь грандиозного масштаба, какой человечество еще не знало. Мне вдруг пришло на ум, что, если бы люди чаще думали о смерти, им меньше хотелось бы воевать. Но, увы, человеческая память коротка. Ей свойственно отгораживаться стеной забвения от горя и страданий. Ничто человечество не забывает так быстро, как мрачные, наполненные бесконечным ужасом, дни войны. Иногда я прихожу к выводу, что мир необходим людям не для того, чтобы созидать и любить, а чтобы в эти короткие передышки всеобщего спокойствия и благоденствия накопить в себе как можно больше ненависти, алчности, жестокости, – этих вечных двигателей, что приводят в действие разрушительный молох войны.
Румянцев замолчал, отрешенно глядя в пространство. После чего вскинул голову, подобрался и, резко меняя тему, проговорил то, к чему внутренне Лазорян был готов.
– Георгий Георгиевич, через четыре дня вы с Анастасией Николаевной отбываете в Константинополь.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Из истории Османской империи
…Несмотря на то, что в X–XI веках отдельные турецкие военачальники уже обрели значительную, а временами и абсолютную власть в Месопотамии и Египте, пришествие сельджуков явило собой первое крупномасштабное проникновение турок на Ближний Восток.
Они не только создали высокоэффективную армию, но и близкими связями с персидским царским двором в Хорасане и Трансоксании сумели привлечь на свою сторону ряд способных и умелых правителей. Расширив владения от Средней Азии до византийских границ в Малой Азии, сельджуки во времена правления первых трех султанов: Тугрил-бея, Аль-Арслана и Маликшаха, основали сплоченное и хорошо управляемое суннитское государство, находившееся в формальном подчинении Аббасидских халифов Багдада.