– Что вы натворили? – послышался гневный голос Лонгина. – Я же сказал – привести его, а не забивать до полусмерти.
– Командир, – оправдывался кентурион. – Он не хотел идти, что нам оставалось делать?
– Помогите ему очухаться! – приказал Лонгин. Марка Лентула окатили водой из кожаной фляги, и он очнулся, тотчас взмолившись о пощаде.
– Прошу – не убивайте меня. Я сделаю все, что вы хотите. У меня есть деньги.
– Оставьте нас, – недовольно бросил Лонгин воинам и гневно приказал пленнику: – На колени!
Лентул заплакал.
– На колени, – повторил приказ Лонгин, – или, клянусь Марсом, я убью тебя.
Старик Лентул, охая и хватаясь за побитые бока, подчинился.
«И правда! Отвратительный плешивый старик, – подумал Лонгин, разглядывая стоящего перед ним на коленях Марка Лентула. – И такой лапал мою Кассандру? – незнакомое до сих пор чувство ревности вдруг полоснуло сердце Лонгина, и внутренний голос, который был, возможно, голосом пробудившейся совести, сказал ему: – Ты сам бросил ее в объятья этого гнусного человека».
– На днях ты был у гетеры Кассандры? – вслух спросил Лонгин.
– Я не понимаю.
– Отвечай на вопрос.
– Да. Разве это преступление? В чем вы меня обвиняете?
– Эта женщина обвиняет тебя в том, что ты в годы гражданской войны воевал против великого Кесаря.
– Разве ей можно верить? Она ведь потаскуха, – небрежно бросил Лентул. Лучше б он этого не говорил, потому что Лонгин вдруг пришел в ярость и с размаху ударил его по лицу. Старик качнулся и рухнул наземь.
– За что? – харкая кровью, взвыл он.
– Клянусь всеми богами, я забью тебя до смерти. Признавайся, собака. Ты воевал в армии республиканцев? – громогласно прокричал Лонгин, занося над упавшим стариком смертоносный сапог.
– Не бейте меня, я все скажу, – зарыдал уничиженный старик, закрывая лицо руками.
– Поднимись. Живо. И говори.
– Я воевал за Гая Кесаря, Божественного Юлия при Фарсале, – дрожащим голосом рассказывал Марк Лентул. – Я воевал за Кесаря Октавиана Августа, – да хранят его боги!– при Акции…
– Меня это не волнует! – заревел Лонгин. – Расскажи мне о битве при Филиппах.
– Я ни в чем не виноват. Я просто служил в Сирийском легионе Кесаря, который присягнул в полном составе Гаю Кассию… – рассказчик умолк, и Лонгин погрозил ему кулаком:
– Продолжай. Не испытывай мое терпение.
– Мы долго стояли на холмах вблизи Филипп. Потом было первое сражение. Нас обошли воины Антония. Легионы Кассия обратились в бегство.
– Что случилось с Луцием Кассием в тот день?
– С кем? Ах да. Это тот юный племянник Гая Кассия, которого он сделал легатом. Да, я служил в его легионе…
Лонгин почувствовал, как сердце в груди его забилось часто-часто. Он задрожал от волнения, чего с ним не случалось с давних пор.
– Так вот, – продолжал Марк Лентул, – этот юноша… когда все побежали, выхватил орла из рук бегущего знаменосца и бросился с ним на врага, должно быть, чтобы увлечь за собой воинов и остановить бегство. Я тогда служил в кентурии Квинта Педия. Наш командир, вдохновленный храбростью легата, вскочил на коня и увлек за собою всех нас. Правда, мы пришли на помощь слишком поздно, – Луций Кассий, проткнутый копьем, был уже мертв… Но орла мы отбили у врага. В тот день мы захватили три неприятельских орла, не потеряв ни одного своего. Это была победа. Но Гай Кассий почему-то покончил с собой, а его легионы затем влились в армию Брута…
Старик Лентул окончил свой рассказ. Лонгин молчал. Он представил себе, как умер его отец, и из глаз его хлынули слезы. Слезы излились из него, и он почувствовал какую-то легкость внутри себя. С этим чувством он устремился из рощи, забыв о старике, а тот в страхе прокричал:
