– Дойдем до самого Рима! – подхватил третий. – А что? Римляне трепещут перед парфянами…
– А зачем нам парфяне? – послышались возмущенные голоса. – Машиах приведет нас к победе. С нами Бог и Его помазанник! Кто нам помешает?
Никто не стал спорить с этим утверждением. На некоторое время вокруг костра воцарилась тишина. Было слышно, как потрескивает древесина, от которой по всей округе растекался благовонный дым. Двое молодых мужчин, вдыхая пряный аромат, решили продолжить прерванную беседу.
– А ты что будешь делать, Ицхак? – спросил один другого.
– Я женюсь.
– Так у тебя же есть жена!
– Еще одну возьму. А что, разве Тора запрещает?
– Так не прокормишь же сразу двух жен, – послышался дружный смех.
– После наступления Царства Божия у нас всего будет вдоволь: плодородной пахотной земли, пастбищ, овец. Огромные стада… У меня будет две жены, нет, три. И много-много сыновей…
Наутро римляне с башен крепости Иродова дворца с удивлением и страхом заметили неприятельский стан, который вырос на противоположной стороне ущелья – на холме в Новом городе Ерушалаима. Враг занял высоту, с которой мог легко обстреливать наиболее удобные подступы к городу.
– Мы в осаде! – мрачно заметил трибун Лонгин, оглядев округу и наблюдая за передвижениями на Храмовой горе. – Нам надо выбираться отсюда, пока всех нас тут не перебили…
Он направился к легату и изложил ему свое видение обстановки. Тот снисходительно выслушал подчиненного и неохотно процедил сквозь зубы:
– Они только того и ждут, чтобы мы вышли за стены. Не пори горячку, Гай. Ступай.
– Но, командир, – запальчиво возразил Лонгин. – У нас провиант на исходе. Когда припасы закончатся, что мы будем делать?
Легат гневно осадил его:
– Лонгин, знай свое место! Или ты считаешь себя умнее меня?
– Нет, командир, – смиренно отозвался Лонгин.
– Может, ты метишь на мое место? – продолжал легат, исподлобья глядя на него.
– Нет, командир, – ровным голосом отвечал Лонгин. – Я через два года выхожу в отставку. Зачем мне это? Извините меня, я, кажется, погорячился. Просто я обеспокоен…
– А вот это очень плохо, – привычно начал свое нравоучение легат. – Трибун когорты, а, тем более, первой когорты легиона всегда должен сохранять хладнокровие и здравый смысл! Дабы не запятнать воинскую честь и оправдать возложенное на него высочайшее доверие Кесаря, сената и римского народа.
Лонгин спокойно выслушал тираду своего начальника и обещал соответствовать стандарту римского офицера, а напоследок, уже выходя из зала дворца, спросил:
– А все-таки, командир, что будем делать, когда закончатся припасы?
– Какой ты неугомонный, Лонгин, – вспылил легат. – Тебе же сказано – нас не оставят в беде! Помощь уже на подходе. И не смей панику сеять среди моих солдат. Ступай уже.
Лонгин, салютуя, выбросил руку от груди и вышел в крытую галерею, где к нему подступил кентурион Луций:
– Командир, что, наши дела совсем плохи?
– Легат обнадежил меня – говорит, что скоро подойдет подмога, – отвечал Лонгин, смотря по сторонам и всюду натыкаясь на озабоченные лица солдат.
– А вы как думаете, командир?
– Да какая разница, что я думаю? – вспылил вдруг Лонгин. – Приказы не обсуждаются.
Тем временем, гонец Сабина достиг Антиохии. Квинтилий Вар был так пьян, что не смог подняться с ложа, и велел позвать «гостя из Иудеи» в обеденный зал. Лежа выслушав донесение, он распорядился накормить гонца и только на другой день с ужасом понял, что его карьера висит на волоске. Пробуждение было весьма тревожным и необычным. «Кесарь мне не простит гибели легиона!» – воскликнул проконсул, хватаясь за голову, которая у него чрезвычайно болела, и вдруг в пустом зале раздался чей-то исполненный отчаяния вопль:
