* * *
Такого странного чувства Матвей ещё никогда не испытывал. Больше всего ему хотелось бросить всё и бегом бежать туда, куда его так сильно тянет. Куда именно, он и сам толком не понимал, но точно знал, что стоит только выйти за околицу, и он будет точно знать, в какую сторону идти. Григорий, заметив его странное состояние, отозвал парня в сторонку и, приперев к стене сарая, тихо спросил:
– Ты чего такой, краше в гроб кладут?
– Тянет, бать, – решившись, честно признался парень.
– Чего тянет, спину что ли? – не понял казак.
– Нет. Душой куда-то тянет.
– Куда?
– Из станицы, за околицу, – развёл парень руками.
– От оно как, – задумчиво протянул Григорий. – Видать, срок пришёл. Добре. В дом ступай, одевайся. Я скоро.
– Мамке чего сказать? – на всякий случай поинтересовался Матвей.
– Так и скажи, к деду поедем. Она и так всё знает.
– Может, не надо про деда? – усомнился парень.
– Промолчишь, она ещё шибче шум поднимет, – отмахнулся Григорий. – Настя за тебя кому хошь глотку порвёт. Волчица, а не баба. Всегда такой была.
– Понял, бать. Раз так, значит, и скрывать не буду, – поспешил заверить Матвей.
Парень вернулся в дом, чтобы переодеться для выхода и собрать оружие, а кузнец кинулся на конюшню, запрягать коней. Дело было под Рождество, и зима давно вступила в свои права. Но в степи зима особая. Тем более в предгорьях Кавказского хребта. Резкий, порывистый ветер сметал с полей весь снег, собирая его к низинках и распадках, а температура редко опускалась ниже нуля. Но и этого вполне хватало, чтобы крепко замёрзнуть, выйдя из дому, неправильно одевшись.
Сильный ветер моментально выдувал из-под одежды всё тепло, заставляя тело ёжиться от холода. Так что овчинный полушубок под широкий ремень, бурка и крепкие войлочные ичиги были в самый раз. Увидев сборы сына, Настасья разом вскинулась и, приняв свою любимую позу, кулаки в бёдра, мрачно поинтересовалась:
– И далёко это вы собрались?
Вопрос этот был задан не просто так. Казачка, будучи полноправной хозяйкой в собственном доме, тут же приметила, что парень сложил на лавку у двери не только свои, но и отцовские вещи.
– К деду Святославу поедем, – вздохнул Матвей, виновато улыбнувшись.
– Чего это? Неужто опять спина разболелась? – всполошилась женщина.
– Нет. Время пришло, мама, – помолчав, тихо закончил Матвей, глядя ей в глаза.
– Ой, мамочки! – ахнула Настасья, прижимая ладони к лицу.
– Ты чего, мам? – вскинулся Матвей. – Поплохело? Сомлела? Может, воды принесть? – засуетился он.
– Нет, – тряхнув головой, отмахнулась женщина. – Не надо ничего. Это я так. Спужалась, – смущённо улыбнулась она.
– Чего пугаться-то, мам? Дед Святослав плохого нам не желает, а что позвал, так я тебе про то уж рассказывал. Видать, время пришло. К тому же, я ж не один еду. С отцом.
– Знаю, – грустно вздохнула Настасья. – Видать, судьба у нас такая, за собой старые долги тянуть. Старая кровь, и долги старые.
– Ты это про что? – насторожился Матвей.
– Старый то обычай. Ещё с тех времён остался. Его теперь мало кто помнит, но в родовых семьях знают, – напустила женщина туману.
– Мам, объясни толком, – решительно потребовал Матвей. – Ты про что речь ведёшь?
– В прежние времена из всех сыновей самого сильного в семье выбирали, и он пращуру посвящение принимал. Воем становился.
– Это они громовую стрелу носили? – сопоставив кое-какие данные, уточнил Матвей.
– Они, – коротко кивнула казачка.
