Эйдан мог бы поклясться, что видит в глазах начальника станции блеск отеческих слёз, которые тот старательно прячет за полуприкрытыми веками и застрявшем в досках взглядом. Привычным и частым жестом Ломак вращал на пальце обручальное кольцо, будто пытался удостовериться, что оно на месте. Ридз покосился на Корхарта, – тот с угрюмым видом смотрел в окно, пожёвывая усы.
– Это вовсе не означает, что я меньше люблю Джошуа или Сару, – продолжил начальник, всё ещё увязая в дощатом полу глазами, – но Рейчел и Эмми – это другое… Они же у меня младшие… Джейн говорит, что, наблюдая за тем, как я вожусь с дочками, как дурачусь с ними и целую, она понимает, что самый искренний поцелуй между мужчиной и женщиной может быть только между отцом и дочерью – он хранит в себе единственную и настоящую любовь. Жена говорит, что это как луч света через пустой космос. Я не знаю так ли это… Однако знаю одно: я бы всё отдал, чтобы быть рядом с ними! Душу бы заложил!..
Широкая грудь начальника запрыгала под свитером, а в горле утонули последние слова – ему явно не хватило воздуха закончить свою мысль. Спустя минуту молчания, Ломак поднял взгляд и встретился глазами с Роном:
– Вот и весь секрет. Всё запомнил?
Корхарт глубоко вздохнул и едва заметно кивнул головой.
– Для этого нужно быть настоящим отцом, – произнёс он тихо, – чтобы запомнить. Ты – хороший отец, в отличие от меня.
– Да брось ты… – начал было Ивлин, но резко поднятая рука друга запечатала уста начальника станции.
– А я, вот, не присутствовал на родах Итана, – Рон пожал плечами и виновато осмотрел мужчин, – так уж вышло. Я сказал Пейдж, что меня отправляют в обязательную командировку в Канаду и, отчасти, это было правдой… В той части, в которой командировка и впрямь была, но обязательной не являлась. К тому моменту, как супруга забеременела, мы были женаты три года, и я бы не сказал, что это оказались простые три года для нас; поэтому, когда мы узнали, что ждём ребёнка, то по-разному восприняли новость. Пейдж была вне себя от счастья и уже с первых дней разболтала об известии всем кому только можно, а я, хоть и нацепил образ глуповатого «вот-вот папаши», чувствовал себя на старте затяжного марафона, которого боялся не преодолеть. Боялся просрать даже сам старт! Я хочу чтобы меня правильно поняли: я люблю Пейдж и очень люблю своего сына, я безумно рад, что он появился в моей жизни… но это не отменяет того факта, что известие о его рождении застало меня за просмотром панорамных снимков созвездия Лебедя и тот восторг, нет, – тот экстаз который я испытывал, ни в какое сравнение не шёл с новостью об отцовстве… Иными словами: находясь в демонстрационном зале Института минералогии и органики, я был рад, что стал отцом, но в то же время задыхался от восторга рассматривая изображение у себя над головой. Чувствовал ли я себя дрянным отцом тогда, как сейчас? Да ни хрена! А всё потому, что в моей голове тлела поскуднейшая мысль о том, что я наверстаю. Понимаешь о чём я? – Корхарт заглянул в лицо другу, минуя бездетного Эйдана. В его глазах застыла надежда на понимание и многолетняя затаённая боль; дождавшись утвердительного угрюмого кивка Ивлина, он продолжил: – И я пытался… как мог пытался. Думал, что расту над собой, над своим отцовством. На-вёр-сты-вал! А потом стал всё чаще замечать, что держа на руках сына я не смотрю в его глаза – моя дурацкая голова обращена к звёздам и именно глядя на них я её и теряю…
