Совесть моей глубинки. Сборник рассказов - страница 6
А потом в одночасье привычная жизнь полетела в тартарары. Перестройка. Приватизация. Раздел и передел собственности.
Конечно, в их селе это проходило не так, как в том бандитском Петербурге или в криминальном мире Москвы. Авторитетов, слава Богу, у них не было. Быков – тоже, кроме того производителя, что на ферме стоял, цепью к столбу намертво прикованный.
Братки, правда, имелись. Целых два. Причём, родные. Директор совхоза и главный инженер. Так они вообще никаким авторитетом никогда ни у кого и не пользовались.
Вот эти-то братки на своей семейной сходке часть сельхозтехники между собой мирно разделили, приватизировали, а из остатков начали создавать сельскохозяйственные общества и называть их тремя буквами: сначала какое-то ООО, затем – ЗАО или как-то по-другому. Но как ни меняли одну букву на другую, всё равно получалось чёрт знает что, прости Господи!
Потом приехал ушлый пройдоха из соседнего района, забил браткам стрелку, купил у них эти три буквы и заменил на три свои: СПК. Теперь бывшие совхозники стали рабочими сельскохозяйственного кооператива. Если разобраться, то разницы между совхозом, ООО и СПК нет никакой. Работа-то прежней осталась: посевная, уборочная, ферма с коровами и навозом. Только вот не хотят люди работать. Не хотят – и баста!
А потому не хотят, что за свой нелёгкий труд получают хлеборобы то, что в народе тоже тремя буквами называется.
Это, во-первых.
Во-вторых, баба Маня считает, что отбили у людей желание трудиться на полях и на фермах. Зачем им вкалывать, если они на биржу встанут и по придуманной безработице будут денежку получать в большем количестве, нежели им тот ушлый пройдоха заплатит за работу на ферме?
Ну, а от работы на своих подворьях люди уже сами отбились…
Конечно, есть ещё семьи, где домочадцы трудятся не покладая рук и в СПК за жалкие гроши, и дома. Только их по пальцам одной руки пересчитать можно.
Молодежь же в основной своей массе вообще работать не хочет – если кто в поля и выходит, так только за коноплей. Огороды при частных подворьях бурьяном зарастают, хозяйство тоже держать нет выгоды. Куда продукцию-то сбывать? Да и по какой цене? Если посчитать, в какую копеечку влетит хозяину корм для кабанчика, получится, что не оправдает себя он, кабанчик тот. Корм-то нынче здорово кусается!
Для себя-то, конечно, худо-бедно, а можно вырастить, для себя-то и баба Маня с дедом одного поросёнка держат. Где картошкой накормят, где – травой. Не колбасой же им с дедом питаться, они не вегетарианцы, чтоб сою заместо мяса есть. Да и не по карману им она, колбаса эта соевая.
Перестала деревня быть кормилицей, не нужна она правителям нашим, ежели они её в очередной раз раскрестьянили, а мужика к потребительству толкнули своими подачками вроде «биржевых», детских пособий да разных субсидий.
Вы дайте ему, мужику-то этому, возможность самому нормально заработать, тогда, глядишь, и воскреснет она, деревня-матушка, кормилица наша, не то и дальше будут плодиться лень с гульбой да нищета с неустроенностью, а «великий русский народ» (не власть, конечно, а именно народ) будет продолжать травиться тем, что заграница на Русь-помойку выбрасывает, благо забор-то наш пограничный совсем завалился, если всякие наркоторговцы с гастарбайтерами туда-сюда шлёндают.
Власть баба Маня не любила, считала её вороватой и бессовестной, но поскольку была человеком справедливым, то, конечно же, не могла во всём том безобразии, что сегодня в селе творится, обвинять одну только её, власть эту непутёвую. Каждый должен отвечать за свой забор и за свою помойку: власть – за государственное, люди – за своё. Президент не приедет наводить порядок на их улице.