Дальше началось восхождение по той самой узкой и крутой черной лестнице, что привела в свое время Несговорова с Дашей в пустую ложу осветителей. Викланд немного отстал, Несговоров же поднимался в темноте бок о бок с Марантой.
– Если это случится, – тихо сказала ему Маранта, перейдя на условный, теперь только им двоим ведомый язык, – Даша могла бы побыть… Вы тоже, конечно, если вам это удобно, без мастерской… Хотя оборудовать небольшую мастерскую не проблема… Какое-то время, пока все устроится… Это маленькая квартира, но теперь она, кажется, стала окончательно моей… Я возвращаюсь поздно, мешать вам не буду.
Она была в эту минуту вся как трепетный сгусток жизни – жизнь взволнованного сердца, жизнь струящейся крови, загадочная жизнь нечаянных горячих прикосновений… Несговоров сомлел от счастья чувствовать ее, такую, рядом, и не сразу сообразил, о чем она говорит.
– Вы упоминали вчера о ваших связях в окружении губернатора… Может, через них попробовать?
– Это нужно будет делать, – быстро согласилась Маранта. – Но сейчас я о первых днях… Если все случится прямо завтра… Что бы там ни было, Даша не должна страдать.
Только тут до него дошло.
– Теперь условие за мной, – прошептал Несговоров ссохшимися губами. – Я… Простите, у меня что-то с голосом. Когда говорю с вами, самому тошно себя слушать.
– Каждый ненавидит свой голос как нежеланного свидетеля, – загадочно обмолвилась Маранта.
– Мое условие: если такое действительно возможно… То есть, чтобы Даша и я поселились у вас… То все должно быть по-настоящему. У меня с вами это может быть только по-настощему, насовсем.
Он щекой, ухом, всей кожей ощутил жар ее близкой щеки.
– Я предчувствовала, что вы так скажете, – созналась Маранта. – И почти знаю ответ.
– Но… каким же он все-таки будет… ответ?
– Не торопите. Он именно будет.
– Ваш ответ Кудряшову? – громко поинтересовался Викланд, нагоняя их на площадке. – Надеюсь, после такой тренировки он будет достаточно сокрушительным!
Маранта обошла винтовую лестницу, ведущую к осветителям под купол, и нырнула в низкий проем. За ним наощупь отыскались ступеньки, по которым они в кромешной тьме, стряхивая липнущую к лицу и рукам паутину, взошли на чердак.
При бледном свете зажженной Марантой свечи пробрались через завалы к серевшему во тьме круглому окну. Отсюда открывался вид на площадь. Внизу в разных концах горели большие костры, возле них кучковались темные фигурки. Молодежь перебрасывалась через «линию фронта» снежками. Солдатская цепь распалась и сгрудилась возле своих костерков. Наверх доносились хохот, мат, свист, даже девичий визг, где-то затянули песню:
Чтобы не было грустно,
Порубаем в капусту
Всех врагов с кудряшов-ца-ми!..
– Отсюда можно подсчитать голоса и объявить итоги, – сказал довольный Викланд.
– Вам это напоминает голосование? – с сомнением спросил Несговоров.
Они остались у окошка вдвоем. Маранта бродила по чердаку, отыскивая пригодный для работы холст. Гремели и хрупали под ее ногами фанерные декорации.
– Мне милее народ молчащий, – продолжил Несговоров. – Не забитый, конечно, а как у нашего классика Пушкина, знаете? Который так безмолвствует, что это гудит в ушах набатом. В молчании больше правды и чистоты.
– Благодарите Бога, что я не американец! – сказал Викланд, демонстративно зажимая уши при последних словах Несговорова. – В Штатах бы вас за такие речи очень и очень не похвалили! Чистота у вас уже была, нет? На нее тратится слишком много… Как лучше сказать? Ради нее приходится часто умываться кровью.
