– В России живем, – заметил историк Волобуев. – В России всегда воруют.
– Так ведь последнее время воруют по-крупному. Скважины воруют с нефтью, пенсионные фонды тырят. Штаны-то кому понадобились – странно! Думаю, это свидетельство упадка. Они у меня, как бы это сказать, не очень новые. Не особенно модные, – Татарников задумался. – Это сколько ж мы вчера выпили, что я штаны потерял! Вроде все помню… Снял я их, значит, повесил вот здесь, – голос у него был очень растерянный. – Не в трусах же мне на перрон идти! Когда поезд приходит?
– Через два часа.
– Ну и приключение!
– Купе мы на ночь запирали, – пустился в рассуждения Волобуев. – Не могли ваши штаны через окно выкрасть. Хотя, с другой стороны, в Твери мы долго стояли. Окно у нас приоткрыто, духота. Может, местная шпана исхитрилась – палку в окно просунули, поддели штаны.
– А зачем? – Панин спросил.
– Думали, деньги есть в карманах. У вас там деньги были?
– Были, – горестно сказал Татарников, – пятьдесят рублей.
– Ну это не деньги!
– Кому как.
Волобуев с Паниным тем временем оделись, отправились умываться – один налево пошел по вагону, другой направо. А мы с Татарниковым остались вдвоем.
– Скорее, Сергей Ильич! – крикнул я. – Посмотрим, куда он ваши штаны спрятал!
Я кинулся к чемодану Панина, открыл замки.
– Да вы с ума сошли, голубчик, на кой ляд ему мои штаны? Не трогайте чужие вещи! Не смейте! Стыд какой!
– Ничего вы не понимаете, Сергей Ильич, наивный вы человек! Вы же ему конкурент! Он вас до конференции допустить не хочет! Как ему после вашего доклада выступать? Осрамится доцент, засмеют! А так – просто и красиво. Штанов у докладчика нет, доклад делать не может.
Говорил, а сам возился с замками. Открыл последний, откинул крышку – и на тебе! Чего нет, так это штанов Татарникова – зато много чего другого имеется. В чемодане доцента обнаружил я ворох женского белья. То есть, это мне сперва показалось, что ворох, на самом деле просто набор лифчиков – кружевные, шикарные дамские лифчики. Ну, дела, думаю. Вот ему зачем большой багаж – сразу два гардероба приходится возить: мужской и женский. Днем он доклады читает, а по вечерам на каблучках в порту разгуливает.
– А доцент, – сказал я Татарникову, – оказывается, у нас парень с фантазиями. Он что, трансвестит?
– Какой еще трансвестит?
Я объяснил, показал лифчики, и тут же захлопнул чемодан: дверь в наше купе открылась и вошла целая делегация. Тут был и Панин, и Волобуев, и дамы из соседнего купе – Савраскина, Пиявкина, Голубкина и Семеренко. Все как на подбор доктора наук, профессорши, все в очках.
– Да не волнуйтесь вы так! Ну украли вещи, неприятно, конечно. Вот и у нас пропажа, – втолковывал им Панин, – брюки исчезли среди ночи.
Дамы орали так, что разобрать ничего было нельзя, громче всех визжала Семеренко, но и Савраскину голосом не обидели, звонкий голосок у доктора наук.
– Он импортный! – наконец разобрал я, что орет Савраскина. – Фирма Армани! Сто баксов стоит!
– А у меня вообще Версачи!
– А у меня блузки все прозрачные, я без бюстгальтера ходить не могу!
Оказалось, ночью у дам сперли лифчики – у всех четверых. Я отлично знал, где они, но как скажешь? И тень бросать на доцента не хотелось. Уже то было понятно, что он не трансвестит, но, вероятно, фетишист – тоже склонность незаурядная. Ночью, стало быть, вышел доцент из купе, залез к докторицам и нижнее белье утащил. Может, у него дома коллекция? Сидит по вечерам, разглядывает. Нравы научного сообщества меня, скажу откровенно, потрясли. Нет, в преступной среде (а мне по журналистскому долгу приходится с такими деятелями общаться, ахнешь!) тоже попадаются люди с причудами, воруют портмоне, сумочки режут направо и налево. Но чтобы немолодой доцент ночью лифчики воровал – такое, извините, нечасто наблюдаешь.
