Современный шестоднев - страница 6

Войдя под своды полупустого храма, он заозирался на стоявших по стенам немногих богомолок, среди которых, однако, не находилось подходящей ему по возрасту, лет меньше тридцати. Он был разочарован в своем наивном ожидании, увидев, самому узнать свою избранницу, которой, выходило, что здесь нет. Дождавшись очереди к покаянию, он, споро перечислив список привычных бытовых «грехов и прегрешений», и принимая отпущение, заерзал было под епитрахилью, торопясь спросить, но услыхал: «Терпение, мой сын, и соблюдя приличия, дождись смиренно окончания службы, Богу помолясь».

Когда свершился отпуст, и достоявшие томительную, без сокращений, службу, разошлись, покинув храм, священник-старец, выйдя пред царские врата, поманил его к амвону, и в сторону кивнул, где у окошка, вполоборота к ним, лицом к иконам, она стояла, и лишь в полутьме ее маячил темный силуэт на фоне тающей зари в окна проеме.

– Вот, видишь, сын мой, жертву приношу, тебе ее я с клироса снимаю. Софья, подойди.

– Благословите.

– Тебе он мужем будет, и отцом духовным, ты ж ему женою верной и матерью ему и вашим детям. У вас их будет двое – девочка и мальчик. Тебе она помощник верный будет, не только дома, но и на приходе. Венчанье ваше завтра, ровно в полдень, как служба отойдет, за ней обоим вам надлежит принять Святое Причащенье. А в понедельник – так договорился для вас Владыка Ректор, наш отец – вы в Загсе будете расписаны немедля, без очереди и срока ожиданья, чтоб приготовить к дате посвященья положенные вовремя бумаги. Ступайте с Богом, Бог благословит.

Тогда все это – странноватый, нараспев, речитатив в соединении с мистическою полутьмой старинного намоленного храма – его немного даже напугало. Во всяком случае, тогда все это пророчеством звучало для него. Позже, по выходе из храма, под светлым небом вечера весны рассеялись те страхи, потеснились нетерпеливым интересом близкого знакомства с будущей женой, и желанием жадным первого сближения.

– Как зовут вас?

– Софья.

– Мне руку дай.

– Зачем же сразу руку?

– Завтра ты всем телом будешь мне принадлежать. Сегодня ж только руку я прошу. И губы протяни для поцелуя.

– Стесняюсь я.

– Стесняемся мы оба. Я женщину не знал.

– А я – мужчину.

– Все узнавать самим придется нам. Все тайны сладкие супругов тайной жизни. И надо нам сегодня хоть начать, хоть приступить к познанию друг друга.

– Страшно.

– Ты слышала? Нас Бог благословит. За шею обними меня руками, и губы дай…

Оказалась Сонька хорошенькой девчонкой-непоседой, а в дальнейшем – страстной и ненасытной любовницей. И пророчество забылось на много лет. Но вот – сбылось, однако. И порой Полипий ловил себя на сожалении, что не решился батюшку-пророка расспросить подробнее, что дальше с ними будет: вот было б интересно тогда узнать – да даже и теперь. Да только ни теперь, ни вскоре после это стало невозможно: «венчальный» помер, и преставился он Богу. Сонька сильно тогда переживала, так как почитала его своим отцом духовным, и искренно уверена была в святости его еще при жизни.

Однако, хоть и женились, как говорится, без любви, а зажили неплохо: постепенно – хотя не сразу – и стерпелось, и слюбилось. Он Соньке никогда не изменял – не грешен, Слава Богу. Свою ей верность он всегда хранил – по вере в Бога, согрешить боялся. Ведь как потом служить? Как потом – с какою рожей – перед Богом встанешь? И хоть за жизнь наслушался досыта, и достоверно вдоволь знал историй про женатых на женщинах монахов, про архиерейских женщин и детей… Да что там жен – а «мальчиков» хотите? А засилье «голубых» в верхах церковной власти, без одобрения которых ни одного вопроса нынче в Церкви решить теперь и нечего пытаться? А «содомский грех» в монастырях, который монахи втайне оправдывали, как возможную замену безбрачию, обещанному Богу? Что, бесспорно, кощунством было страшным, даже большим своей циничностью, чем самый этот грех. «Ну хватит, хватит», – он себя одернул. Коль дать подобным мыслям волю – того гляди, чтоб веры не лишиться, на верующих глядючи дела. А между тем, все это было спокон веков. Тем более – теперь, когда в священство, в освобожденную от коммунизма Церковь, понабралось и понабилось сброду случайного, пришедшего «наесться». А он вот не таков. Воспитан в церкви, в семье с традицией из рода в род священства, он, сколько знал себя – боялся Бога. Давным-давно, и как-то незаметно утратив веру и доверие к людям, а вместе с тем – и интерес к ним, к их уникальным человечьим судьбам – считал он, что, в отличие от многих, ему, как прямо избранному Богом – Бог может не простить того, что, может, всем этим грешникам презренным Он прощает. Поэтому старался не грешить он – и даже мысль о близости возможной с другими женщинами, если приходила, – ее он с возмущением гнал, а после на исповеди каялся пред службой.