Привычным делом был и поиск правды. Она не могла позволить себе вынести неверный приговор. За эту ошибку приходилось платить: если не живым, то так мертвым. Иметь дело с последними было запрещено, вот только перед живыми они имели одно безусловное преимущество – мертвые никогда не врали.
От ночных портаций в Хаптай-Агдун предостерегали, особенно когда до жути хотелось спать – не вовремя прикрыв глаза, можно было так и остаться в вакууме пространства, а не попасть на другой конец страны. Вот только совет, пусть и директрисы – не закон, и Ольга легко могла себе позволить его нарушить.
На счастье, она не промахнулась и оказалась в какой-то деревне. В последнее время пошла мода называть это поселками городского типа, но стоящая перед ней халупа выглядела уж больно удручающе. Калитка висела на одной хлипкой петле, трухлявый забор держался из последних сил, а двор застыл в вечной стройке – в России, как известно, заканчивать ремонты было не принято.
Она выпустила перед собой шар света. Внутрь вошла, когда он облетел все комнаты. Было пусто, но не страшно. Только зябко. Ольга засунула руки в карманы: хоть регистраторы магии и сняли, когда стало понятно, что Федотову в любом случае грозит тюрьма, она бы не рискнула здесь серьезно колдовать. Магии в округе не было на много километров, даже жилище подсудимого отдавало ее духом едва-едва.
Внутри находиться было приятнее. Смертью в доме совсем не пахло, зато воняло раскатанной в три слоя эмалью с суриком. В материалах дела было сказано, будто Федотов так перепугался, что не только протащил девушку по свежевыкрашенному, допер до леса и закопал ее там, но и успел посокрушаться по поводу испорченного пола и быстро все исправить. Ольга внимательно вгляделась себе под ноги: крови тут никогда и не было.
Она с недоверием осмотрела заявленное место преступления. По показаниям подсудимого, он нанес жертве семь ножевых после того, как та заявила, что забеременела от него. Убитая, по меткому комментарию прокурора Боброва, была последней проституткой на деревне, а по неохотным свидетельствам односельчан – непроходимой тупицей, мозгов которой хватало только на то, чтобы брать еду в обмен на раздвинутые ноги. Своего жилья не имела, семьи тоже. Следователь по делу честно признавался, что был готов запрашивать ордер на извлечение показаний сразу из памяти, настолько сильно не хотели все местные бабки добровольно рассказывать об этой несчастной. Но в итоге выяснил, что девочку в полуторагодовалом возрасте оставили у местной церкви после неудачной попытки утопить, поп взял ее к себе на воспитание, а когда девчонка оформилась, сам же ее и оприходовал, сам же и объявил шлюхой, сам же и выгнал. С тех пор без малого восемь лет несчастная шаталась от порога к порогу, от мужика к сердобольной старухе, пока не обрела покой в той самой единственной на весь сруб комнате с косыми стенами и низким потолком. По крайней мере, так заявлял подсудимый. Также он заявлял, что каждое из семи ножевых ранений пробило насквозь по одной крупной артерии совершенно случайно. Ольга в такие случайности верить не собиралась.
Обходя дом, она едва дышала, прислушиваясь к сухой морозной тишине и собственным ощущениям. Ольга точно знала – здесь никого не убивали, но это не значило, что ее не найдут здесь убитые. Чужое незримое присутствие прошлось у нее холодком по позвоночнику. Она застыла, не решаясь обернуться.
