Так вот: Антон Носик, принадлежа к андеграундному кругу, и с этой игрушечной «советской аристократией» тоже общался с рождения. И потому пиетета не испытывал. Зато до конца дней испытывал явную неприязнь к потомкам советских феодалов из КГБ.
Порой эта неприязнь принимала гипертрофированные формы. В октябре 2001 года, будучи, в качестве топ-менеджера «Рамблера», приглашённым на конференцию в МГИМО, он чувствует острый диссонанс:
Первый раз в жизни посетил сегодня МГИМО.
В этом заведении, для которого я в мои собственные студенческие дни не подходил ни рожей, ни пятым пунктом, ни социальным происхождением, я чувствовал себя примерно как революционный крестьянин с винтовкой, развалившийся в кресле под Рембрандтом после взятия Зимнего.
Поскольку я там был на спецмероприятии, то устроители отвели меня в VIP-зал. Тут уж я почувствовал себя как всё тот же крестьянин, но уже добравшийся до царской опочивальни. Смешно. Я думал, что за столько лет классовое чувство забылось. А нифига.[27]
Казалось бы: какое отношение 35-летний интернетчик имеет к «крестьянину с винтовкой»? Но привыкший к чёткости формулировок Антон выразил свои ощущения именно так.
Олег Радзинский, сын Эдварда Радзинского, то есть такой же «сыпис», впоследствии – диссидент и удачливый инвестбанкир, с которым Носику придётся столкнуться в иной реальности, в начале двухтысячных. Его трудно заподозрить как в ностальгии по советской власти, так и в выгораживании современной московской богемы. Но в своих вышедших в 2018 году мемуарах «Случайные жизни» он тоже признаёт:
Советская власть, как никакая другая, ценила творческую интеллигенцию. <…> Творческой интеллигенции выпала задача создать симулякр советской жизни в словах, картинах, скульптуре, музыке и кино. <…> Между властью и творческой интеллигенцией существовал социальный контракт: мы дадим вам дополнительные блага и даже позволим определённые творческие вольности, а вы оставайтесь лояльны. Или по крайней мере нейтральны. Этот контракт действовал до конца советской жизни и умер, став ненужным.
Нынешней российской власти не нужна идеологическая обслуга, поскольку у неё нет идеологии. Она никого не боится и не собирается ни перед кем отчитываться. Её социальный контракт – не с интеллигенцией, а с олигархами: оставайтесь лояльны или нейтральны, и вам позволят вести вашу олигархическую жизнь. Или не позволят.[28]
Но вернёмся к рассказу Пепперштейна:
Несколько пространств очень важны для нашего детства, нашего формирования. Прежде всего это, конечно, мастерская Кабакова на Сретенском бульваре – роскошный чердак, на котором мы очень много времени провели и в детстве, и потом. Однажды мы там стали клеить огромный замок, он разрастался: какие-то сооружения, микросолдаты… Но в какой-то момент это так задолбало Илью, что, я помню трагический миг, Илья сжёг наш замок в камине. <…>
Потом очень важным моментом для нашей общей жизни стало строительство корпоративного дома от Союза художников на Речном вокзале. В 76-м году мы все заселились в этот дом. Ещё там жили наши друзья-художники Гороховский, Чуйков[29], ещё целый ряд художников. Соответственно, образовалась компания взрослых, которые собирались в формате every evening, ну и компания детей, наша детская шайка, мы постоянно там тусовались.
Конечно, уже упомянутые дома творчества: Коктебель, Челюскинская, Синеж.
