Камень дорожный стоит преткновением:
хочешь направо? – налево пойдёшь!
Я совершаю загаданный временем
свой незаметный кредитный платёж.
Пусть же порадует путника чтящего,
в памяти прошлого миг сохранив,
сонное, правда, ещё настоящее,
если, конечно, я всё ещё жив.
* * *
Поалели следы несуразные
зимней вишни на талом снегу,
больше видеть в обыденном праздное
я уже, как и вы, не смогу.
Разобщила, разбила расщелина,
разделила на две стороны,
часто правда на десять поделена,
где ответы ещё не даны.
Всё приходит, как правило, с опытом,
здесь иначе всё, – наоборот,
было время, когда только шёпотом
говорил по квартиркам народ.
Но не всё,
он не всё ещё выплакал
из сосуда накопленных слёз.
Наших душ оловянная выплавка –
это то, в чём есть сила всерьёз.
Что же мы, остолопы, ругаемся?
Ну, давайте вот так – вразнобой
помолчим и тихонько покаемся
только сами и перед собой!
Видно, мало теперь нам Евангелий.
Деткам снятся священные сны,
тихо в люльках качают архангелы
зимних Вишенок этой весны.
* * *
Я родился среди казахских
И калмыцких отшельных юрт,
Где Кайратов, по огласке,
Было столько же, сколько и Юр.
Где по нормам негласным старым
(Я не знаю с какой поры)
Беляши любят жарить татары,
Любят русские – кайнары*.
Где-то к маю пускают Волгу,
Как впускает гостей консьерж,
И к раскатам втихомолку
Ходит вобла, тарашка и берш*.
Кто-то едет в низовья на ерик*,
А потом на какой-то ильмень*,
Мы избрали Болди́нский берег,
Ехать дальше нам было лень.
Повторялась одна реприза:
Порыбачив всухую полдня,
Коля тупо топил телевизор*,
А потом всё валил на меня.
(Диалектом многоязыким
Астраханский насыщен край) –
Мы ругались: «Вот же растыка*,
Ну и ёкарный, ты, бабай*».
Проходила весна, а летом
Красил губы детишкам тутник*
И въедался фиолетом
В дармовые футболки их.
Днём с причала ныряли башем*,
Вечерами гуляли толпой,
Повелось, что народы наши
Дружат тесно между собой.
По ночам, у подъезда бакланя*,
Собирался дворовый кильдим*,
На гитарке хреначил Ваня,
Горлопанил как фраер Салим.
Многих позже не стало от пьянки,
Героина и прочих бед.
Мама часто тушила демьянки*
И варила уху на обед.
Мы садились за стол семейный,
Разбирали сазанью башку,
Дед себе наливал портвейна,
Иногда шёл к Армяну дружку.
Был изрядно бабулей чихвостим*,
Что поддатый ходил к дружбанам,
А на праздники бабушка в гости
Приглашала. Готовила нам:
Бешбармак и пирог с визигой*,
Золотистый восточный щербет,
Видно, как-то монгольское иго
В крови нашей оставило след.
Волос русый, но скулы и веки
Говорят мне зеркально о том,
Что, возможно, при хане Узбеке
Заходила орда в мой дом.
Заплетались косички в косы
Генетических южных цепей:
Положение глаз раскосых –
Отражение вольных степей.
И сродни мне отшельные юрты,
И родные мне купола,
И песчаные каракурты*,
И сосновая смола.
* Диалектизмы и жаргонизмы:
Кайнары – это небольшие по размерам беляшики, которые готовят обычно татарские хозяйки на праздники;
Тарашка – местное название таранки (густеры);
Берш – вид лучепёрых рыб из семейства окуневых, схожий с маленьким судаком;
Ерик – относительно узкая протока, соединяющая озёра, заливы, протоки и рукава рек между собой, обычно на нижней Волге;
Ильмени – пресные озёра, преимущественно сконцентрированы к западу от дельты;
Телевизор – народное название рыболовной снасти;
Растыка – недотепа; рассеянный человек;
Ёкарный бабай – междометие, аналог. «ёлки-палки»;
Тутник – тутовник, шелковица (деревья, культура с богатым урожаем вкусных ягод и множеством полезных свойств);
