Созвездие разбитых сердец - страница 69

– Нууу… зависит от того, что ты уже знаешь про нашего милого Павлушу… Я бы могла тебе мнооого всякого порассказать, да некогда, Антон уже в зале, слышишь? Он не любит, когда кто-то посторонний у него за спиной торчит, так что раз уж ты пришла на этого кобеля Бердянского поглазеть, сиди на галерке тихо, как мышка. Поняла?

Марии захотелось спросить: «Иначе что?» – но лезть в бутылку прямо сейчас было крайне неумно, и она, играя дурочку, покладисто кивнула:

– Поняла.

– Смотри-ка, а ты оказывается умнее, чем я думала. – Нина довольно улыбнулась и хотела еще что-то добавить, но тут из зала донесся раскатистый бас Минаева, поющего в нарочитой «церковной» манере, подобно протодьякону, произносящему ектению:

– Ой, горе мне, горе, горе мне, тоскааааааа!

Только мне поможет дубовая доскаааааа! – и тут же вступил «золотой баритон» Бердянского:

– ЗАчем же я жЕнился, зАчем мне жена?

Я свою соседушку за ночь три разА!

За ним снова пробасил «протодьякон» – укоризненно, как будто грешника увещевал:

– ЗАчем же ты жЕнился, зАчем дуру брал?

И к «ектении» присоединился уже целый смешанный хор мужских и женских голосов:

– Лучше б обвенчался с которою гулял!

Звучало все это настолько же красиво, насколько и комически, и пение прервалось взрывом громового хохота. Мария, как ни мало располагала ситуация, тоже не смогла удержать смеха:

– Пааашка… – у нее не возникло ни малейшего сомнения, что хулиган-Бердянский нарочно подговорил Минаева спеть именно эту песню – ведь не далее как сегодня утром она рассказывала ему забавный эпизод, произошедший с ней в бытность студенткой Института культуры, на экзамене по русскому народному танцу…

Она взглянула на Нину и как ни в чем не бывало предложила:

– Пойдем? – но прежде чем успела открыть дверь зрительного зала, та сама распахнулась, и на пороге возник Антон Войновский, собственной персоной:

– Так, это что еще за опоздания? Начало в одиннадцать, сейчас уже одиннадцать ноль три! Сеньоры, извольте поторопиться: все уже в сборе… Мария, ты пришла, отлично, пока посиди в партере, присмотрись. Муравьева, а почему без костюма-то? Сказал же, сегодня полный прогон! Полный! Пять минут тебе на переодевание!

Нина злобно взглянула на Марию и, резко развернувшись, ушла в костюмерный цех, а Войновский спустился к сцене и, несколькими хлопками призвав актеров к тишине и вниманию, скомандовал:

– Так-с, други мои, начинаем сегодня с Утёсова, далее импровизируем под микс! Готовы? Вперед! Музыку!

Звукотехник врубил фонограмму, зазвучал голос маэстро в оригинале, и парни, рассредоточившись по сцене в исходных позициях, начали прогон. Бердянский в наряде матроса-черноморца – брюках-клеш, тельняшке и бескозырке, лихо заломленной на затылок, выступил на первый план и задавал остальным темп и задорный стиль танца-«яблочка», с коленцами и выразительной пантомимой: выворачиванием пустых карманов на соответствующих строках известной песни про кучерявый чубчик.

Смотрелся он потрясающе… Мария, вцепившись в бархатные подлокотники кресла, с первых тактов забыла, как дышать, и пожирала любовника горящим взглядом, жалея, что не может стать его тельняшкой, бескозыркой или даже брюками-клеш… особенно клешами! Оххххх, это же надо – от природы иметь такие длинные, стройные, сильные ноги, и уметь ими пользоваться не только для ходьбы. А талия?.. Мыслимо ли, чтобы у мужика была такая гибкая талия, при идеальных узких бедрах, широченной груди и плечах… Таких красавцев Мария видела прежде только в Испании, но, положа руку куда угодно, Павел Бердянский был в сто, в тысячу раз красивее любого из них, и даже всех вместе взятых! Глаза у него сияли, как звезды, как два темных алмаза, а длиннющие ресницы, казалось, насквозь прокалывали сердце… и губы… ммм… губы… Когда он улыбался ей, и смотрел на нее таким же горящим взглядом – Мария уплывала, против воли вспоминая, и даже чувствуя, что эти губы – и язык… – делали с ней несколько часов назад, на ее собственной кровати…