Спартак - страница 3

Наконец раздались рукоплескания, сперва слабые и редкие, а затем все более шумные и дружные. Все взгляды обратились к Триумфальным воротам, через которые вошел в цирк в сопровождении многих сенаторов, друзей и клиентов Луций Корнелий Сулла.

Этому необыкновенному человеку было пятьдесят девять лет. Он был довольно высок ростом, хорошо и крепко сложен, и если в момент появления в цирке шел медленно и вяло, подобно человеку с разбитыми силами, то это было последствием тех непристойных оргий, которым он предавался всегда, а теперь больше, чем когда-либо. Но главной причиной этой вялой походки была изнурительная неизлечимая болезнь, наложившая на его лицо и на всю фигуру печать тяжелой, преждевременной старости.

Лицо Суллы было ужасно. Не то чтобы вполне гармонические и правильные черты его лица были грубы – напротив, его большой лоб, выступающий вперед нос, несколько напоминающий львиный, довольно большой рот, властные губы делали его даже красивым: эти правильные черты лица были обрамлены рыжеватой густой шевелюрой и освещены серо-голубыми глазами – живыми, глубокими и проницательными, имевшими одновременно и блеск орлиных зениц, и косой, скрытый взгляд гиены. В каждом движении этих глаз, всегда жестоких и властных, можно было прочесть стремление повелевать и жажду крови.

Но верный портрет Суллы, изображенный нами, не оправдывал бы эпитета «ужасный», который мы употребили, говоря о его лице, а оно было действительно ужасно, потому что его покрывала какая-то отвратительная грязновато-красная сыпь, рассеянные там и сям белые пятна, что делало его очень похожим, по ироническому выражению одного афинского шута, на лицо мавра, осыпанное мукой.

Сулла, медленно ступая, с видом пресыщенного жизнью человека входил в цирк. На нем сверх туники из белоснежной шерсти, вышитой кругом золотыми украшениями и узорами, была надета вместо национальной паллы или традиционной тоги изящнейшая хламида из яркого пурпура, отороченная золотом и приколотая на правом плече золотой застежкой, в которую были вправлены драгоценнейшие камни. Как человек, с презрением относящийся ко всему человечеству, а к своим согражданам в особенности, Сулла был первым из тех немногих, которые начали носить греческую хламиду.

При рукоплесканиях толпы усмешка искривила губы Суллы, и он прошептал: «Рукоплещите, рукоплещите, глупые бараны!»

Между тем консулы дали сигнал начинать представление, и гладиаторы, числом сто человек, вышли из темниц, построились в колонну и стали рядами обходить арену.

В первом ряду выступали ретиарий и мирмиллон. Им предстояло сражаться первыми. Они шли, спокойно беседуя между собой, хотя момент схватки был очень близок. За ними следовали девять лаквеаторов, вооруженных только трезубцами и сетями; они должны были их накинуть на десять секуторов, вооруженных щитами и мечами.

Вслед за этими девятью парами выступали тридцать пар гладиаторов. Им предстояло сразиться друг с другом по тридцать бойцов с каждой стороны и воспроизвести таким образом в малых размерах настоящее сражение.

Тридцать из них были фракийцы, а другие тридцать – самниты, рослые и крепкие юноши, отличавшиеся красотой и воинственной наружностью.

Фракийцы были вооружены короткими, искривленными на конце мечами и маленькими щитами четырехугольной формы с выпуклой поверхностью; на голове у них были небольшие шлемы без забрала, – словом, это было вооружение того народа, к которому они принадлежали. Кроме того, гордые фракийцы были одеты в короткие туники из ярко-красного пурпура, а поверх их шлемов развевалось по два черных пера. В свою очередь, тридцать самнитов носили вооружение воинов Самниума, то есть короткие прямые мечи, закрытые шлемы с крыльями, небольшие квадратные щиты, железные наручники, которые прикрывали правую руку, не защищенную щитом, и, наконец, поножи, защищавшие левую ногу. Одеты были самниты в голубые туники, а шлемы их были украшены двумя белыми перьями.