Соприкосновение каких-то необъяснимых, таинственных токов возникло, очевидно, между Спартаком и Валерией. Хотя положение Валерии и ее происхождение должны были побуждать к большей сдержанности, она с первого же момента испытала – как это было заметно – такое же чувство, какое взволновало душу гладиатора.
Сначала фракиец хотел изгнать из своего сердца это новое чувство. Голос рассудка говорил ему, что его любовь не только невозможна, но что она ни с чем не сравнимое безумие, что его любовь – любовь сумасшедшего, что страсть его наталкивается на совершенно непреодолимые препятствия. Но мысль об этой женщине возникала постоянно, упорно и властно среди всех забот Спартака и наконец овладела им всецело.
Иногда, как бы влекомый таинственной силой, он оказывался за колонной портика дома Суллы – в ожидании выхода Валерии. Не замечаемый ею, он много раз видел ее и каждый раз находил еще более прекрасной.
Один только раз Валерия его заметила, и на мгновение бедному рудиарию показалось, что она посмотрела на него благосклонно, почти ласково и – он готов был подумать – с любовью, но он тотчас же отогнал далеко от себя эту мысль как чудовищную фантазию своих желаний, как мысль, которая при таком состоянии его души – он отлично понимал – довела бы его до сумасшествия.
Легко представить, какое впечатление произвели слова Мирцы на бедного гладиатора.
Он был в доме Суллы, в нескольких шагах от этой женщины – нет, не от женщины, а от богини, ради которой он готов был отдать свою кровь, славу, жизнь. Он сейчас очутится перед ней, может быть, наедине с ней, услышит ее голос и увидит вблизи черты ее лица, глаза, улыбку… Никогда еще не виденную им улыбку, которая должна быть улыбкой весеннего неба. Он был здесь, и несколько мгновений отделяли его от несравненного счастья, какого не только желать, но о каком он даже не осмеливался мечтать… Но что же, однако, произошло?.. Быть может, он находился во власти сладкой грезы, среди призраков своей возбужденной страстью фантазии?.. Или, может быть, он начинает сходить с ума?.. Или, может быть, несчастный, он уже сошел с ума?..
При этой мысли Спартак вздрогнул, осмотрелся кругом, ища растерянными глазами сестру… Но ее уже не было.
Он поднес руки ко лбу, как бы для того, чтобы сдержать бешеное биение в висках и рассеять туман, окутавший его мозг, и прошептал едва внятным голосом:
– О боги, не дайте мне сойти с ума…
Мало-помалу он стал приходить в себя и осознавать, где он находится. Это, конечно, была комната его сестры: небольшое ложе стояло в одном углу, две маленькие скамейки из позолоченного дерева располагались у стен. Масляная терракотовая лампа зеленого цвета в виде ящерицы, изо рта которой выходил зажженный фитиль, освещала комнату.
Спартак, еще ошеломленный, едва пришедший в себя и все еще находившийся во власти мысли, что он или грезит, или сходит с ума, коснулся указательным пальцем левой руки пламени лампы. Боль ожога убедила его в том, что он не спит.
Тогда он попытался усилием воли унять кипение крови и полностью вернуть власть над своими чувствами. Постепенно он этого добился, и когда через несколько минут вошла Мирца и позвала его, чтобы проводить в приемную Валерии, он принял это известие довольно спокойно и бесстрастно, только лицо его покрылось мертвенной бледностью.
Мирца заметила это и с тревогой спросила:
– Что это с тобой, Спартак?.. Не чувствуешь ли ты себя дурно?..
